Рецензия на книгу

• 

  Аноним2 ноября 2024 г.

  О любви (рецензия largo)

  Это было давно.
  Я был влюблён, но.. по какому-то грустному закону жизни, спал в постели не с любимой женщиной, а.. с Куприным.
  Я любил преподавательницу в универе, неразделённой любовью.
  Мне казалось лунатическим, мрачным бредом, когда в залитой солнечным светом аудитории, мы сдавали зачёт: я с грустной улыбкой думал: может все они пишут любовное письмо Анастасии Юрьевне?
  И почему я, вместо слов о любви, пишу о каких-то птицах на Мадагаскаре, о тушканчиках в Ирландии?
  Ах, как мне хотелось написать на листочке: ласточка моя..
  Так я и написал и получил — неуд.
  Вернулся домой совершенно убитым.
  Я тогда читал Гранатовый браслет — по кругу. Заканчивал и снова читал.
  Многие строки знал наизусть.

  Нужно было снять стресс.
  Стал набирать горячую ванну. Но скучно было просто лежать в ванне и страдать: не-ро-ман-тич-но!
  На полочке я увидел гранатовый пузырёк с марганцовкой.
  Мысль улыбнулась и взяла за руку мою улыбку.
  Поднялся из ванны и взял марганцовку: боже, как чудесно преобразилась, заосенилась вода!
  Я не умею играть на рояле, лишь краешек мелодии из Ромео и Джульетты, Дзеффирелли (её любит мой смуглый ангел). Но.. боже, как виртуозно я играл на клавишах воздуха и на заалевшей воде в ванне, ту самую сонату Бетховена из повести Куприна! Мацуев бы поаплодировал стоя… в ванне.
  С грустной улыбкой насыпал себе порошок на левое запястье, погрузил руку в воду и вынул: ах, какой чудесный гранатовый браслетик-змейка!
  Вода стала вся — гранатовая.
  Я лежал в этой волшебной ванне, закрыв глаза и читал Куприна.

  Дверь в ванную была приоткрыта. Я был дома один.
  (С нами тогда временно жил брат с невестой)
  Я задремал.. ах, снова с Куприным, а не с Анастасией Юрьевной!
  Я не слышал, как невеста брата пораньше пришла из универа.
  Увидела свет в ванной, приоткрыла дверь и..  закричала.
  Боже, как сильно она закричала, увидев меня, голого, в алой воде!
  Она подумала.. что я покончил с собой.
  Я даже не знаю, кто испугался больше: она или я, её крика: в полусонье пробуждения я увидел себя в алой воде и.. тоже, закричал.
  Это было по своему забавно. В этом было своеобразное пророчество: годы спустя, в ванне, я надрезал своё запястье.
  Ниточка гранатового браслета порвалась на запястье..

  Простите, я не знал с чего начать рецензию.
  Дело в том, что повесть Куприна.. обо мне.
  Мне сложно со стороны описывать трагедию гг.
  Помните строки Тютчева? — Так души смотрят с высоты, на брошенное ими, тело..
  Не менее тяжело мне читать глупости тех «продвинутых» читателей, которые искренне считают гг - сталкером и чуть ли не маньяком.
  В соприкосновении с прекрасным, важна девственность чувств, иначе получается огляд Орфея. Разврат Орфея.

  Поясню на примере: когда иностранец пробует какое-то русское блюдо (с гримаской неприятия), он бессознательно сравнивает вкус с чем-то знакомым, и сам вкус блюда, доходит к нему как бы сквозь тусклое стекло.
  Так мы смотрим и на себя и на мир и на любовь: оглядываясь на призраков эпохи, моды, морали, нормы и т.д.
  Если бы мир вдруг умер, мы бы не сразу это заметили: каждый, в разное время.
  И в этом смысле экзистенциален вопрос: кто из героев повести — умер раньше?
  Человек, покончивший с собой из-за любви?
  Женщина, живущая в браке, живущая хорошо.. но словно бы живущая не свою жизнь: она как бы умерла для себя подлинной.
  Или знакомые этой женщины, смеющиеся над несчастным влюблённым, словно пьяные морячки над альбатросом в стихе Бодлера, волочащим за собой по палубе, исполинские крылья?

  Кальдероновский сон..
  Так спать можно века. Многие люди, страны, живут так, словно в полусне, без любви, бога, истины, совести, красоты: живут краешком себя.
  Живя как бы в коме, в духовном увечье.
  Но им хорошо так жить! Главное, чтобы сыто было.. оглянитесь вокруг..
  И вот тут, словно грозные ангелы, встают два экзистенциальных вопроса: являются ли демократия, феминизм, просвещение — сталкерами?
  По сути, они преследуют спящие души народов.
  Современная западная демократия, тот ещё сталкер, это понятно, с её страстью «причинить добро» другому, буквально его насилуя во имя добра (что забавно, тут «продвинутые» читатели не видят подвоха). Она не в счёт.

  Второй вопрос: считать ли душу спящего человека — сталкером?
  Ибо она преследует в себе красоту, истину, не давая им быть. Не давая сбыться в себе — богу, душе, любви.
  Нежелание помочь такой душе — преступление или нет?
  Смотря что это за душа, так?
  А если.. это ваша сестра, любимый человек, пленённым мрачной сектой, где увечат себя?
  И им это нравится!
  Что вы будете делать? С одной стороны, множить насилие насилием — безумие.
  Но просто «светить» издалека, как светит голос родного человека у постели с любимым, в коме, это ведь не преступление?

  Я искренне не понимаю этого безумия. Смотришь, вроде образованный человек, тонко рассуждает о Прусте, Камю.. и вдруг, рецензию на Гранатовый браслет пишет совершенный пещерный человек.
  Как так? Чудеса..
  Почему нельзя читать Куприна — ангелом в себе, так, словно мир был создан только ночью, и вот уже утром ты читаешь Гранатовый браслет..
  Зачем, читая Куприна, оглядываться на что-то идиотическое, на нарциссов, больных людей, подростковых сталкеров (и что за кретин дал этому движению такое имя, опошлив фильм Тарковского?).
  Или.. всё просто? Обнажённым сердцем, мы уже не можем дотронуться до мира и красоты?
  Потому что поймём.. что дотронулись не собой, что мы чуточку умерли.

  Знаю, многие читатели, искренне и свысока возмущаются: мол, гг вовсе не любил Веру.
  Он любил — придуманный образ.
  И далее следует Орфеев разврат: оглядываются на пошляков из своей жизни, на примеры в кино, или что-то вычитанное в книжках.
  Спрашивается: зачем?
  80% людей, пишущих стихи — не умеют писать стихи. 90 % людей, легко разбрасывающихся словами о вечной любви — не любят, а просто говорят словами других людей, эпох.
  Но это же не значит, что никто не умеет писать стихи и любить!

  Да, наш гг, увидел Веру в цирке, и влюбился — вечной любовью.
  Чисто музыкально — это чудесно: мир — как цирк, где все играют в любовь, взрослых, дружбу, демократию и т.д..
  И вот, среди этого бреда масок, наш герой видит Её, словно звёздочку в небесах.
  Бывает так? Редко, но бывает. Так я встретил чудо моей жизни — смуглого ангела.
  Давайте оговоримся: мы — кто?
  Двуногие прямоходящие, время от времени обрастающие печалью и шерстью, или мы.. нечто большее, ещё толком не понятое наукой? Точнее, изученное шестым чувством искусства, больше, чем наукой.
  Если мы — просто двуногие, без тайны души, тогда да, эта повесть — абсурд. Как и жизнь и любовь.

  А если мы душа.. рождённая на звёздах?
  В квантовой физике есть удивительный закон (обычная физика и наука, пока смотрят на это как пещерный человек на картину Рафаэля).
  Если взять частичку атома и разделить, и одну половинку переместить куда-то на звезду в Поясе Ориона, то она будет моментально, быстрее скорости света, ощущать то, что чувствует её половинка — на земле.
  Если бы прошло 1000000 лет, и эти частички, словно комарик-ангел, были заключены в янтаре жизни, в двух формах — Она и он, то что-то в Нём, узнало бы эту частичку, просиявшую в глубине тела, как бы вспомнив — вечность.

  Это не просто любить фантазию.
  Цветаева бы сказала: они — любят тебя таким, каким создала тебя эпоха, родители, общество: искажённым.
  Любить по настоящему — значит любить таким, каким тебя задумал бог: вне времени.
  Почему один человек равнодушно проходит мимо куста сирени, а другой пленяется им до слёз и пишет стих?
  И.. надо же, все кто прошли мимо этого куста, теперь очарованы «сиренью» — в музыке стиха.

  Как сказал герой фильма Формула любви — подлинный художник копирует не натуру, а своё воображение.
  Только наивный — а часто и просто глупый, — человек, думает, что воображение — это нечто посредственное.
  К сожалению, мы ещё живём в эпоху, в которой у фантазии и любви, роль женщины в прошлых веках: для забавы, унижения, пользы, насилия..
  Перси Шелли однажды заметил: фантазия — это крылья сострадания и души.
  Если бы человек мог ярко представить боль другого человека, боль истины, события, он бы не совершил многих поступков и совершил бы больше добра.

  Итак: гг любит не просто свою фантазию. Он любит Веру такой, какой её задумал бог. Какими их — задумал бог, вместе: они одно целое.
  Он писал ей письма с признаниями, ещё до замужества.
  Почему Вера не отозвалась на них? Сложно судить.
  В некоторой мере, повесть Куприна, это экзистенциальная вариация сказки о спящей красавице (жизнь спит), мифа об Аленьком цветочке, т.е. об Амуре и Психее.
  В итоге, Вера запретила писать настойчивому и.. незримому воздыхателю.
  Чуткий читатель сразу узнает здесь элемент сказки Аленький цветочек: чудовище — незримо, но оно словно бы стелет у ног женщины — все сокровища и царства любви и неба.

  Наш герой теперь стал писать лишь на Пасху и на день Ангела.
  И вот тут нужно остановиться подробнее: почему мимо этого все проходят? Может, куда-то спешат?
  Это водяной знак любви.
  Многие читатели искренне негодуют: ах, дурень! Был бы это нормальный влюблённый, он бы не письма строчил, а — увиделся с женщиной и признался в любви!
  Поразительно, как многие читатели утратили чуткость чтения и вкус, и уже не видят в тексте — законов музыки, мелодию образов.
  Повесть Куприна построена по законам сказки и даже — сонаты.

  ГГ и не должен был вести себя как «земной, нормальный человек».
  Он — олицетворение самой любви.
  (Бог и любовь — есть Слово. И соприкосновение высшей любви — узнавание!,- должно было свершиться именно на бестелесном уровне слов).
  Потому и работает он телеграфистом.
  Если бы ангел скрывался на земле, забыв, что он — ангел (после падения? Пал.. ради женщины? Радии женщины стал.. человеком?), то кем бы он работал?
  Почтальоном или телеграфистом.
  Эта тайная нотка в повести, горит как далёкая звезда.

  ГГ — обыкновенный ангел, влюбившийся в земную женщину, забывшую.. что она тоже, ангел.
  И даже фамилия гг, такая нелепая, что над ней смеются все: Желтков, намекает нам на солнце, желтке, как о недовоплощённой и неродившейся жизни: она может родиться лишь в любви.
  Почти по Платону, где в споре рождается истина.
  У Куприна — женщина, заново рождается в любви, и как бы помогает родиться, быть — мужчине.
  Мужчина без женщины — мистический и сумрачный гомункул, в прозрачной колбе быта.

  Куприн расставил мелодику образов, как Шопен.
  У Веры, нашей героини, есть сестрёнка — Аня, приехавшая к ней на день ангела.
  (Праздник на берегу моря, таит в себе отсвет какой-то до боли знакомой евангельской легенды, и даже таинственное морское чудовище, с «золотыми перьями» на блюде, напоминает голову Иоанна.).
  Аня несчастлива в браке, хотя муж любит её.
  Её душа мечется между невинным флиртом с другими, и.. пламенной, тайной верой в бога.
  Т.е. латентное алкание небесной и высшей любви.
  Невольно задаёшься вопросом: а что.. если бы наш герой влюбился в неё? Она была более свободна, чем её сестра, Вера. Она могла ответить на любовь.
  Может на небесах что то перепутали?
  Нет, не перепутали. Просто бессмертная любовь на земле — не нужна, и возможна лишь после смерти.
  Потому так пронзает до мурашек на сердце, встреча влюблённых в повести: их было 3 (на это мало обращают внимание), это три лика любви: встреча на уровне Слова (Логоса), встреча на уровне голоса (спиритуализм бестелесности), и встреча, за гранью смерти, когда любовь стала — вновь, богом: музыкой, весной, нежностью воспоминаний и сирени..
  Т.е. любовь стала Словом в высшем смысле: весной воздуха — музыкой, как воскресший, просиявший бог.

  И вот тут возникает вопрос о неком метафизическом расизме: почему музыку, когда она была человеком  — все ненавидели, унижали, смеялись над ней? А когда музыка вновь стала музыкой и основой мира — любовью, она стала вновь — чудом этого мира?
  Я не верю, что настоящая любовь на земле не возможна. Да, она очень редка, как таинственная комета, приближающаяся к земле раз в 1000 лет, из глубин космоса, но всё же, она возможна: иной раз школьник, чья грудь разрывается от безмерной любви, может написать стих, равный стиху Пушкина или Петрарки, всего раз в жизни..
  Просто надо всецело отдаться любви и как бы.. чуточку умереть для неё, забыв все те призраки в нашей душе (обиды, страхи, сомнения), которые мешают нам стать ангелами на земле.

  Есть в повести генерал-дедушка, эдакий раненый Амур, со своими милыми рассказами о любви.
  Он — изранен. Любовь  — чуточку война?
  Всё по Прусту: у каждого из нас своё Бородино и свой плен. Нежный.. И даже — смерть.
  Просто мы забыли об этом и живём дальше.
  Вера в браке — удовлетворена. Почти как в Апокалипсисе от Иоанна: ни тепла, ни холодна..
  О, если бы вы были только теплы или холодны!
  Любовь к мужу перешла в нежную дружбу. Это не ад и не рай.
  Дружба в браке не плохо. Но это уже не любовь… а жить без любви — нельзя. Бог в груди нашей умирает без любви.
  Вера, словно зачарованная королева любви — спит.
  Когда она проснётся? Через 10 лет? В старости? После гибели Желткова?
  Или в ином воплощении, через 100 лет?
  Пока она, как печальная луна на небосклоне жизни: вроде светит, живёт, счастлива.. но как-то — шёпотом.

  Изумительно обыграны «дары волхвов» на именинах Веры.
  Её сестрёнка Аня, подарила ей странный молитвенник, переплетённый ею в дневничок: она нашла его в старинном магазинчике, как герой Бальзака, шагреневую кожу.
  Кому он раньше принадлежал? Лет 200 назад? Некой таинственной женщине, в судьбе которой мелькнула звездой путеводной, любовь, и она это слишком поздно поняла и.. ушла в монастырь? Неизвестно..
  На протяжении повести, вера и любовь, дивно звучат и рифмуются, сливаясь всё больше.
  Любовь — как стихия, древняя, тайная: она была ещё до человека и до создания мира.

  В этом смысле, повесть начинается изумительно: с апокалиптики стихии, буйства моря, «критского» воя маяка и его рубинового света, выброшенных на берег  — тел рыбаков: так на отмели жизни, выбрасываются сердца и письма влюблённых..
  Кажется, это не природа разыгралась, а — ворочается древний ангел. Он мучается и плачет.. предчувствуя, что любовь, пришедшая в этот тёмный мир, вновь будет неузнанна, осмеяна и распята.

  Письмо нашего гг на день Ангела, с подарком для Веры (семейный браслет, он бережёт от насильственной смерти), фактически, является предсмертной запиской, но.. нежной.
  Когда мы говорим кому-то: я люблю тебя..
  Это ведь тоже, чуточку предсмертная записка. Потому что это значит: отныне, я больше не принадлежу себе. Я без тебя — умру.
  Но умирают не все. И это хорошо (иногда).
  Все люди разные. Как деревья. Одни, цветут несколько раз за жизнь.
  А есть такие редкие цветы.. которые цветут — раз в жизни.
  Герой Куприна, именно такой цветок: он похож на героя стихотворения Гейне — Азр.
  Это представитель таинственного и древнего племени: полюбив, они умирают..

  Так о чём повесть? Об экзистенциальной природе любви?
  О том, что настоящая любовь, как и бог, истина, — не нужны на земле? На земле они — смертны?
  Или повесть о том, что чудо любви… возможно, если всем сердцем поверить в неё?
  Что мир перед любовью, с её исполинами морали, моды, общественного мнения, страхов и сомнений?
  Шаткие декорации.. Призраки. Реальна лишь одна любовь.
  И не случайно все герои словно бы мерцают возле любви, словно грустные тени платоновских бабочек возле одинокого фонаря.
  Можно ли было предотвратить трагедию?
  Сложный вопрос. В смысле музыкальной темы любви — нет.
  Это всё равно, что Христос не умер бы а мирно состарился, из тайны и чуда, превратившись в простого проповедника с седой бородкой и ревматизмом.

  Не понимаю.. почему столько читателей укоряют гг: мол, зачем тревожил несчастную женщину? Страдай себе в уголочке.. по мужски.
  По мужски, это как? есть мужчина в 19 веке, в 14, 21, 27. И они по разному страдают. Разные стены и морали и разная степень обнажения души. Испанским мужчиной? Русским? Американским? Это тоже разные страдания.
  Или.. страдать как душа? Просто умереть без любимой? Тогда бы сразу сказали: умри без любимой!
  Но мы ведь привыкли к эвфемистической лжи морали: страдай как мужчина, а что с тобой будет, нам всё равно.
  Может всё просто и эти люди, глумящиеся над Желтковым - никогда не любили?
  Неужели не понимают, что без любимого человека — не хватает воздуха, буквально, но задыхается не человек, а - вся жизнь?
  Более того, ты ощущаешь, как в твоей груди — мучается небо, бог умирает вновь, потому что в твоей груди сбылись «я» и «ты», как одно целое.
  Разрушить то, что было задумано на небе, не менее апокалиптично, чем распад атома, распад самих основ жизни.
  Быть может.. конец света начнётся именно так: в сердце влюблённого, станет бесконечно темно, там умрёт бог и мир погаснет и звёзды сорвутся с места..
  И грудь влюблённого разорвут исполинские, сияющие крылья..

  Осенний парк. Скамейка. Романтически упал алый лист..
  Люди гуляют, улыбаются.. и не знают, что на лавочке, у молодого человека, с томиком Куприна, в груди свершился конец света и мир бесконечно состарился, поседел звёздами..
  Ах, помню рай.. когда я был вместе с моим смуглым ангелом.
  Я порой просыпался ночью, жадно глотая воздух пересохшими губами, просто потому… что любимой не было в моё сне и я задыхался во сне без неё, и тогда я брал её сонную, тёплую ладошку и прикладывал к своему лицу, наподобие кислородной маски у пилота истребителя, летящего в сумерках сирени стратосферы..
  Кто-то скажет: так любить нельзя… так не бывает, чтобы человек даже во сне задыхался без любимой..
  Бывает. Очень редко. Почти никогда..

  Как? Как можно было спасти героев повести? Кажется.. если разгадать это, то разгадаешь саму тайну жизни, смерти, любви, и люди вдруг станут навеки счастливыми..
  Что? Что нужно было сделать гг?
  Быть может.. написать письмо ангела.. не Вере, а её мужу?
  Или, явиться к нему, как ангел, во сне, и.. нежно похитив его душу и вознеся над временем, веками, словно далеко от земли, на далёкую планету, преодолев гравитацию глупой морали, эпохи и т.д. дабы там показать, что вне лжи земного и человеческого, ничего не мешает любить и принимать свет чужой любви?
  Просто потому.. что чужой любви - нет, так же как и души нет, для себя: мы — часть одной души.
  Невыносимо без боли смотреть, как герои повести оглядываются, словно Орфей, на своих призраков: их вовсе не волнует любовь гг, им важно — что скажут люди.

  Боже.. если бы Желтков вознёс душу мужа Веры, в 21 или 27 век! и.. раздев его нежно, до бессмертия, показал, что любить — просто, что ограждать Веру от небесной любви Желткова, так же безумно и безбожно, как ограждать её от любви к бессмертным строчкам Достоевского, или к музыке Бетховена.
  Ах.. мужчины не понимают, что женщина порой отдаётся музыке так самозабвенно, закрывая глаза, с блаженной улыбке на побледневших устах, как не отдаётся мужчине, и что музыка обнимает женщину так нежно, интимно, как мужчина никогда не обнимет.. потому что музыка растворяется в женщине без остатка, и тело женщины, в объятиях музыки, вновь становится — душой.

  Итак. Осенняя Москва. 21 век.
  Желтков приходит к Вере и к её мужу: суббота, 8 часов вечера: это время Желткова и Веры.
  Они так договаривались.
  Они просто ложатся в постель, не раздеваясь, и.. лежат, вместе, как дети.
  Смуглая ладошка Веры — на лице нашего героя.. как кислородная маска.
  У них всего час. Ангел на час..
  Так же невинно, Вера лежала бы в постели.. с Куприным, или со стихами Пушкина.
  Это просто сострадание нежности. Исправление ошибок жизни, разлучившей то, что было соединено на небесах.

  Но Шеин, муж Веры, чувствую, на это не согласится..
  И тут начинается самое интересное.
  Я.. то есть, Желтков, падаем (падает) перед ним на колени и говорит со слезой в голосе: милый! я готов пойти на любую жертву! Я не могу жить без В.! Пощадите! У меня есть.. гениальный план. В некоторой мере, это экзистенциальней и романтичней банального самоубийства.
  Знаете что я придумал? О! Куприну такое и не снилось!
  Милый Василий Львович, чтобы вы уж совсем не ревновали… мы сделаем вот что: я готов.. убить в себе — мужчину.
  Просто я не могу жить без В., я хочу быть с ней и только с ней, и мне не важно — кем: человеком, апрельской травкой у её милых ног..
  Я.. сменю себе пол. Я стану — женщиной.
  Не смейтесь, Василий Львович. Мы в 21 веке..

  Вы только представьте: вечер субботы. Звонок в вашу дверь..
  Вы откладываете томик Куприна и подходите к двери, смотрите в прицел глазка: очаровательная брюнетка под метр 90.
  В потёртых джинсах.
  Открываете дверь… я вас робко целую в щёчку и вручаю хорошую бутылочку ирландского виски, и ещё более робко спрашиваю (басом.. шучу, шучу) — а В. дома?
  Почёсывая затылок, смущённо улыбаясь, вы говорите: д-да.. она в спальне, проходите.
  Одетые, улыбающиеся и счастливые, как дети-непоседы в травке, мы просто лежим вместе, робко обнявшись.
  Я прильнул.. — ну, не хмурьтесь,  — прильнула лицом, к тёплой, милой подмышечке В.
  Мы — в раю. Я то уж точно..
  Почему вы так странно смотрите на меня, Василий Львович?
  Ну ладно, мы можем просто так лежать, на спине, смотря в потолок, просто нежно соприкасаясь руками… как бы, перешёптываясь руками.
  Ну разве не чудесно?
  И ревности нет, и все правила приличия соблюдены, и никто не умер.
  Василий Львович.. я не могу без В. Я люблю её, понимаете? Люблю больше жизни.
  Я готов пойти ради неё на всё. Пожертвовать всем..
  Меня нет без неё. Без неё — нет мира, бога. Ничего нет без неё.
  Где она — там жизнь и рай.

  83

  3,3K