Рецензия на книгу
Луна и грош
Сомерсет Моэм
gusich9918 февраля 2015 г.Думается, каждую особу женского пола когда-нибудь да посещало чувство неприязни к литературному персонажу, которое этак на пятидесятой странице сменяется привязанностью, а на последних - обречённостью, поскольку новому фавориту не суждено облечься в плоть и кровь. Что тут попишешь, кода женское сердце способно к состраданию и самым, казалось бы, отъявленным негодяям мы найдём оправдание и присовокупим к тому участие злого рока.
Моэм, однако, наших взглядов не разделит. Напротив, весь роман будет питать подспудными мотивами действий Стрикленда, на основе собственных домыслов, а в завершение признается:
Да, Стрикленд был плохой человек, но и великий тоже.Гениальность незаурядного художника эти самые отступления от изложения событий (или подачи "сухих фактов", ибо не подогрев любопытства читателей ставился целью) и раскроют. Но не до конца, потому что сердце человека противоречиво, а сердце мятежника и творца - подавно. Своеобразные психологические портреты дадут пищу для размышлений и сразу несколько объяснений внезапным порывам Чарльза от рассказчика-"романиста". До жути увлекательные, порой приключенческие, они [эти самые 'причины'] так и норовят прочно осесть в вашем сознании, чтобы отказ биржевого маклера от комфортабельной жизни вы объяснили давно назревавшей тягой к искусству, подавляемой в детстве, угнетённой мещанской женой - в бытность "формалистом".
Но далеко не педантичен был наш герой, чему свидетельство поисков длиною в жизнь пристанища, где не было бы английских формалистов, не было бы условностей, закостенелых рамок устоявшегося. Сам, правда, Стрикленд утверждает, что грош цена мнению такого общества, да и остальному его числу, кому и дела-то до искусства нет. Плевать он на него хотел. Скажете, ханжество и снобизм? Отнюдь. Вскоре сам рассказчик, будто заподозрив в лицемерии своего знакомого художника, спешит сказать об отношении Стрикленда к великим мастерам прошлого. И если Моне он предпочитает Винтерхальтера, а об Эль Греко и не слышал вовсе, то к картинам Питера Брейгеля - картинам с людьми "уродливыми и комичными", где сама жизнь есть "смешение комических и подлых поступков", - подходит с особенным трепетом. Оба старались выразить особенный мир, который видели, оба посвятили жизнь поискам способов того выражения.
Типичное, в печёнках сидящее жизнеописание, коим знакомят нас практически с любым живописцем. Но не потому, что так примитивен образ главного героя, которого "странность" выбивает из колеи размеренную жизнь других персонажей, но потому, что образ скитающегося, "чужого в родных местах" человека - собирательный. И, пожалуй, заведомо попрошу у всех посвящённых и не очень в литературоведение прощения, но позволю себе аналогию меж двумя менталитетами: Чарльз Стрикленд предстал передо мной как человек, опередивший время и устои того времени, определивший стезю, поступившись удобством и общественным расположением; для меня Чарльз Стрикленд - английский "лишний литературный герой".
426