Рецензия на книгу

• 

  yukislova8 февраля 2015 г.

  Большой, тучный, мохнатый, лукавый паук в тысячный раз берётся за дело своей жизни. Установив контроль за каждой лапкой, он начинает синхронно орудовать ими всеми, чтобы сплести самую прекрасную и обширную паутину из тех, которые ему когда-либо доводилось создавать. Величественное кружево отныне будет привлекать к себе каждую мушку, что волею судьбы окажется поблизости. И липкая субстанция нещадно опутает гостей, так что высвободиться они смогут, лишь истратив все свои силы.

  Я остро почувствовала, что всего лишь маленькая несмышленая мушка, заплутав в лабиринтах ажурного литературного полотна Габриэля Гарсиа Маркеса. Он сам иронично напоминал о том, во что я ввязалась, как бы невзначай разбросав по страницам своего романа жилет, покрытый паутиной вековой плесени, лохмотья паутины по углам, дерзкую паутину, опутавшую мёртвые кусты роз и ещё целую коллекцию видов этой прозрачной цепкой ловушки.

  Но я не билась в вязком текстовом веществе. Я безропотно предала себя ему и на протяжении трёхсот пятидесяти страниц мерно покачивалась на лёгком повествовательном ветру, не думая ни о времени, ни о местонахождении, ни о чём ином. И в этом безвременье предстали передо мной персонажи Маркеса – детища творческого отца, маленькие паучки, которых ткач заботливо разместил по периметру великой паутины. Каждый занял отведённое ему перекрестье. И все в унисон оказались поглощёнными наивной мыслью, будто именно их перекрестье – основное. И перестали подпускать к себе друг друга. И стали тяготиться своим отчуждённым существованием. И почувствовали едкое, разрушающее изнутри и томящее, горькое, гибельное одиночество.

  Вы знаете, пауков я никогда не любила, чуралась их, испытывала к ним стойкое непоколебимое отвращение. Схожие чувства во мне вызывали обильные физиологические подробности, неприглядности и всяческие непотребства на страницах художественных произведений. Однако Маркес что-то перевернул во мне, словно вскрыв потаённое, словно показав нечто новое, чего мне видеть ещё не доводилось. И я с болезненным любопытством наблюдала за самыми интимными, странными, невероятными сценами жизни членов семьи Буэндиа. И восхищённо просила «ещё!», читая о «рае катастроф» и внимая даже описаниям тараканов.

  По атмосферности произведение воистину непревзойдённо. И в этом свете любая тягота, каждое движение духа блуждающих впотьмах членов рода Буэндиа органично вплетается в повествовательную канву, позволяя читательскому взору проникнуть в самые глубины их мечущихся душ.

  Габриэль Гарсиа Маркес силами художественных средств добивается фотографических эффектов фокусировки и расфокусировки. Я с восхищением наблюдала этакий приём "макросъёмки в литературе", когда обилие пёстрых деталей вдруг размывалось, предельно концентрируя читательское внимание на одной судьбе, одном событии, одном поступке.

  Авторская кинематографичность также удивительна: вихрем проносятся перед читателем "кадры киноплёнки", чтобы вдруг остановиться, перемоткой вернуться назад и приблизить какой-нибудь хроникальный фрагмент. Приблизить до шероховатостей и трещинок, ошеломив читателя очевидностью повторения. Игра с рамками времени проходила по таким правилам: вы сломя голову мчитесь куда-то вперёд, чтобы засвидетельствовать события, которые произойдут через много-много лет, как вдруг ретроспектива Маркеса заставляет вашу голову вальсировать, так как в свет выходят многоплановые подробности событий давно минувших дней.

  Существуя в пространстве этой липкой ловушки, я совершенно сбилась с какой бы то ни было осевой линии. Цикличные повторения закружили хороводом, и герои, словно маленькие песчинки, начали просачиваться сквозь пальцы. Попытки ухватиться за образ, за характер, за личность оканчивались провалом: едва привязавшие к себе магической привычкой, они умирали, расставались с рассудком, бесследно исчезали или преображались до неузнаваемости. Отчасти этот эффект объясняется связями между персонажами – сколь стремительно возникавшими, столь же стремительно и рвавшимися. Дети, рождённые в результате быстротечного союза-вспышки, изначально приходили в мир существами, лишёнными целостности – оторванными, надломанными и одинокими. И вступали в идентичные союзы. И производили на свет новых лишённых надежды одиночек. Столетний печальный хоровод.

  Так просто и так красиво, так магически прекрасно и в то же время правдиво написана эта книга, что только ценой титанических усилий мне удалось отодрать себя от неё, перевернув последнюю страницу. Я уже почти осязала рассыпавшиеся вокруг жёлтые цветы, трепетание крыльев жёлтых бабочек, вековые потоки дождя и знойное солнце Макондо. Мне казалось, что вместе с членами огромной семьи Буэндиа я праздновала рождение и оплакивала утрату. Но всё закончилось. Познав муки одиночества литературных героев, я осталась наедине с собой. Думать. Осмысливать.

  Так и получилось, что моя рецензия – лишь словесное отражение каких-то внутренних динамик, рождённых книгой "Сто лет одиночества". В ней мало информации, но много образов. Мало аналитического и много эмоционального. Потому как одиночество – одна из самых страшных человеческих западней, ловушка для наших крылатых сущностей, заботливо предоставленная высшим существом. И остаётся только выбрать – отбивать себе местечко в этой притягательной паутине или сорваться с неё в бездну счастливой, насыщенной жизни, научившись наконец не только брать, но и отдавать.

  
  А ведь для того, чтобы покорить Ремедиос Прекрасную и даже сделать себя неуязвимым для связанных с нею опасностей, было бы достаточно столь первобытного и простого чувства, как любовь, но именно это никому и не приходило в голову.

  9

  80