Рецензия на книгу

• 

  Аноним3 октября 2024 г.

  Самые дорогие все.

  «Всё всплывало в виде какого-то калейдоскопа, настриженного из кусков быта...».
  

  «Вечерний звон, вечерний звон! / Как много дум наводит он / О юных днях в краю родном...». Когда-то эту песню пела большая семья: жена и муж, их дети и внуки. Тесновато было в доме, но сколько же в той комнатке, где они собирались тихими уютными вечерами, было тепла и любви; казалось, так будет всегда... Приехав в очередной раз в места, где он провёл своё детство, Антон не спеша прогуливался по улочкам, которые вроде бы были те же, но в то же время – нет. Вот тут когда-то паслась Зорька, впитывая в себя драгоценные солнечные лучи, дабы дать потом вкусное и питательное молоко. Вот тут стоял Мальчик, его хорошо ухоженная грива прям-таки сияла, так и хотелось подойти и потрепать по ней, вспомнив при этом Липку, лошадь из дедова прошлого, которая любила подойти и положить голову на плечо своего человека. Как же не вспомнить про Буяна – одного из, который, несмотря на запрет, сбегал из дома и прибегал к школе, заглядывая в окна и высматривая своего мальчика, потому что ну в самом деле, дорогой хозяин, пора бы уже и поиграть! Все они давно умерли. Знакомые люди – тоже. Чебачинск был тем самым городом из детства, но при этом всё в нём было по-другому, разве что тополя, которые они посадили в школьные времена, продолжали нести свой дозор... Рассказчик, взирая на изменения, как бы их подмечал, но мыслями и душой всё равно был там, в том прекрасном прошлом, где, несмотря на тяжёлые времена, он чувствовал себя так хорошо. С ранних лет он любил посидеть и послушать разговоры взрослых, не ради даже любопытства, а скорее ради самой истории, чтобы лучше понимать... что? Возможно, саму жизнь... Это было великолепное узорное полотно, состоящее из обрывков разговоров и воспоминаний, и невозможно было не вспоминать своё собственное, потому что да, узнаваемое, если хорошо знаешь историю своего рода. И – эти щемящие стихотворные реки... «Где я любил, где отчий дом, / И как я, с ним навек простясь, / Там слушал звон в последний раз».

  «Уже не зреть мне светлых дней / Весны обманчивой моей...». Спецпереселенцам, как их тогда называли, было невообразимо тяжело. Хочешь жить? Работай. Так-то звучит весьма справедливо, но даже такая работящая семья, как семья героя, временами голодала, а это с их-то огородом. Но не жаловались. Жили, пахали и, в общем-то, были даже счастливы. Конечно, не все были такими. Кому-то проще было воровать, кому-то – побираться, а кто-то вовсю доносил. Сложно понять, как могут люди красть у ближнего (то, как сосед украл пса, съел его и сделал из него шапку, в которой потом гарцевал перед маленьким хозяином убитого животного...), идти на страшное ради жалкой добычи (зарезать бывшую учительницу при ограблении за то, что она узнала и укорила...), идти с доносом на тех, с кем живёшь рядом и к кому в гости ходишь (тут столько было доносов, что все и не перечислишь, с ума сойти, насколько некоторые люди отбитые, иначе и не выразишься); читая о таком, теряешь порой всякую веру в человечество. Но были ведь и другие. Была семья с бесконечными разговорами, чтением вслух и пением старинных романсов, была нескончаемая поддержка, все друг другу помогали, пусть и было самим сложно. Было много хорошего, смешного и светлого: любимый дед с его увлекательными уроками, лучший друг с его декламированием стихов, куда без восхитительных посиделок на брёвнах у костра, какие сказы там сказывались!.. И этот невообразимый просто дух самой жизни, когда, несмотря ни на что, продолжаешь идти вперёд. Это всё, как мне кажется, перекрывает всё плохое и подлое. Но – этот исход... То, каким грязным способом один из родственников заполучил дом, не удивило, уж больно эта история реалистичная, но то, как он сжёг все бумаги деда!.. Отчего-то это было сродни удару. И последние главы... Про маму и папу было трогательно, но глава «И все они умерли» просто уничтожила. И тут сказать даже нечего. Слишком... больно. «И сколько нет теперь в живых / Тогда веселых, молодых».

  «Прошло, всё прошло, и вновь не вернётся оно никогда, никогда», – эта тоска по прошлому, которого герой – писатель – и не застал даже... Отделять книгу от автора порой бывает трудно, но в данном случае всё одно. Со многими его утверждениями согласиться сложно, но, как ни странно, они даже не раздражали, потому что чувствовалось главное: он любил свою землю, именно землю, а не внешнее. Но – эти оды былому... По сути, он не сильно отличался от тех, кого критиковал, просто он отдавал предпочтение другому, и все они в итоге жили мифом, а не истиной, закрывая глаза на “неудобные” моменты. «— А мне помнится... — Ты забыл, был мал», – этим всё сказано. Да, его детство казалось ему чудесным, но вот родные так сказать о том времени не могли, они только и знали что вкалывали и претерпевали, и тосковать по ушедшему, естественно, не желали. И этот момент про куртки... Просто вдуматься: твоя собственная семья прошла через сущий кошмар, тебя самого вечно загоняла в рамки цензура, но ты возмущаешься из-за... одежды? И хочешь, чтобы появилась какая-то там полиция нравов, запрещающая носить яркие цвета? Друг хорошо поставил его на место, но сам факт наличия таких мыслей!.. «Бегут неверные дневные тени», – ох, до чего же порой неверные... Но осуждать? Нет. Потому что, повторюсь, он любил именно что землю и человека, и это было искренне. И ещё он любил своё дело. Очень. Потому было так горько читать его дневниковые записи: человек так много работал, писал действительно великолепные вещи (его работы по Чехову ещё в школьные времена меня пленили, замечательные исследования, столько в них любви, внимания и уважения к писателю и его трудам), но при этом под конец жизни не мог купить себе отвёртку за сто двадцать рублей... это просто душераздирающе. А то, как он умер? Сложно тут что-то ещё добавить, кроме как «жалко всех». И правда – жалко. «И крепок их могильный сон... / Не слышен им вечерний звон».

  «Вечер. Мягко, глубоко тикают большие маятниковые часы...». Какая чудесная книга. Она о страшном, порой даже леденящем, но при этом столько в ней добра, юмора и душевности, что это не может не трогать, да и привязанность героя и автора к деду мне знакома, для меня тоже всем была бабушка, и вот это «любой день детства невспоминаем без него, и без него я был бы не я» отозвалось; всё так... Яркое воспоминание: бабушка приходит с работы, она – это хрупкость, красота и элегантность, но вот строгое приталенное платье заменено на брюки и футболку, роскошные кудри выпущены из оков сложной причёски, и она – снова моя милая бабуля, которая, энергично орудуя топором, лопатой или скалкой, всегда найдёт чем меня занять, приобщив к общему делу, и всегда она со мной говорила как с равным себе человеком, пусть и маленьким, и потому теперь я – это я, за что ей огромное спасибо. Вообще, пересечений с рассказанным было много, хотя поколения разные, но я, как и рассказчик, всегда слушала и внимала, а потому я знаю, и знание это, чего уж там, тоскливое, но лучше уж так. Мне вообще были хорошо знакомы все эти рвения, эта неутолимая жажда знаний, любовь к книжному и словесному, “страдаю” я и «полосканием стихотворных строк» в голове, всё выученное никуда не пропадает, то и дело возникает... А эти описания простыней, высушенных ветром и пахнущих яблонями, берёзами и солнцем? Лучше этого аромата и правда нет ничего на всём белом свете. Самый вкусный хлеб, правильный розжиг камина, огородные хитрости... У каждого свои воспоминания, было бы странно, если бы они были одинаковыми. Но это, на мой взгляд, здорово, в этом и кроется та самая воспеваемая любовь, которая никогда тебя не оставит, где бы ты ни был. И хотелось бы под конец воскликнуть, что да, вернулась лошадка-то, вернулась!.. Моя бабушка, как и дед героя, тоже об этом мечтала. Не там, где ей – ему – хотелось, но хоть где-то, хоть как-то. Есть в этом что-то от надежды... «Луна будет светить так же над моими берёзами, но – без меня».

  «История не является сначала в виде трагедии, а потом – в виде фарса. А часто сразу – в виде фарса. Но этот фарс и есть одновременно трагедия».

  40

  899