Рецензия на книгу

• 

  sarkinit24 января 2015 г.

  Водится за мной один грешок: невольно попадаю под обаяние толстенных книг, не столько "не могу", сколько "не хочу" противостоять их природному магнетизму. Уж сколько раз обжигалась, но всё равно млею при виде талмудов. Наверно, поэтому я буквально кинулась читать "Щегла" Донны Тартт, наперекор всем своим литературным планам и спискам, едва книга появилась в продаже.

  У Донны Тартт есть одно неоспоримое преимущество перед сонмом современных англоязычных авторов: несмотря на солидный объём, её произведения читаются залпом и не выветриваются из головы, едва перевернута последняя страница. Можно с пеной у рта обсуждать кочующие из книги в книгу сюжетные приёмы, сомнительную художественную ценность и псевдофилософичность её романов, но нельзя не признать, что они чертовски запоминающиеся: в первую очередь, нетривиальной фабулой и яркими, реалистичными характерами центральных персонажей. Автору удаётся искусно и органично вписать фантасмагорический сюжет в обыденную жизнь, как фиговым листочком, прикрыв откровенные ляпы очаровательными мелочами, делающими текст более фактурным и живым для восприятия. Например, болонка Попчик в "Щегле", незримо связывающая два обособленных периода жизни главного героя, или консьерж в доме, снос которого символизирует окончательное прощание с детством.

  Сюжетная затравка "Щегла" весьма многообещающая: воспользовавшись суматохой при взрыве, в котором трагически погибает мать главного героя, подросток, повинуясь порыву, крадёт из музея картину... и на долгие годы обрекает себя на существование щегла на привязи: маленькой птички, полёт которой неизменно ограничен длинной цепочки — той самой картиной.

  Всю книгу преследует ощущение некой вторичности происходящего.
  "Щегол" беззастенчиво, азартно и, рискну предположить, что намеренно, скопировал все вехи "Тайной истории"!
  Начиная с главного героя, Теодора Деккера, который — подобно Ричарду Пейпену — добровольно отрекается от своего отца, лелея обиду и не желая повторить его судьбу. Однако, в отличии от "Тайной истории", проблема "отцов и детей" показана куда как глубже и не столь монохромно. До самого конца так и не понятно, кто из родителей в большей степени повлиял на становление личности Тео: идеализированный образ матери, замешанный на снедающем чувстве вины, или проживание под одной крышей с отцом, который вызывает у сына лишь страх и брезгливое презрение.

  И опять же я нахожу невольные параллели с дебютным романом Донны Тартт в том, как главного героя пленил эфемерный блеск нового друга-раздолбая, как самозабвенно он подражает его девиантному поведению и пускается во все тяжкие, но со временем красочная иллюзия исключительности, свободы и вседозволенности рассеивается и предстаёт истинная картина — асоциальные подростки, прожигающие лучшие годы жизни в пьяном угаре и наркотическом опьянении. Не знаю, что должен испытывать среднестатистический читатель, но автор явно получает сардоническое удовольствие от описания алкогольных возлияний, приёма психотропных веществ и смачных подробностей абстинентного синдрома. Посвящать этой теме добрую четверть книги считаю излишним и неуместным. Противно, скучно, да и ничего кроме раздражения не вызывает.
  В связи с акцентированием внимания на всевозможных пагубных зависимостях появляется утомительная цикличность повествования, когда вся жизнь персонажей событийно сводится к курению, употреблению алкоголя и наркотических веществ в скудных декорациях двух жилых домов и детской площадки. Наверно, рассусоливая эту бодягу на сотни страниц, Тартт хотела добиться эффекта полного погружения в сознание наркомана, когда под кайфом и иллюзией забытья происходит постепенная деградация личности, дни сливаются воедино, а вся жизнь сводится к череде однообразных действий, мотивированных похмельем и ломкой. Вполне возможно, некоторые читатели сочтут данный приём весьма убедительным, но для меня же это был самый провальный период повествования с точки зрения абсолютной потери интереса к происходящему на страницах книги.

  Как и в "Тайной истории", почти весь роман главный герой предается бесплодным самокопаниям, перемежающимся наивно-романтической любовной линией по отношению к девушке, овеянной неким флером жертвенности и непорочности — что рыжая Пиппа в "Щегле", что Камилла в "Тайной истории". И надо ли говорить, что обе прелестные барышни ставят свои интересы неизменно выше чувств главного героя!?

  Роман ощутимо делится на две части, и если первая, логически завершающаяся с приездом Тео в родной город, читается почти залпом, то интерес ко второй развивается по синусоиде: то заглатываешь целые главы на одном дыхании, то буквально цедишь страницы, неприятно удивляясь несуразности происходящего. И всю книгу по пятам преследует транслитерация русских слов, которая по замыслу Тартт, наверняка должна придать роману определенную пикантность в глазах англоязычных читателей и послужить отсылкой к "Заводному апельсину", но меня неимоверно раздражала!
  
  Отношение к главному герою претерпевало разительные перемены по ходу всего повествования, хаотично мечась от сочувствия к полному неприятию, и обратно, но окончательно сформировалось лишь после эпизода с потерей Попчика. Этот незначительный, в рамках целого романа, сюжетный поворот послужил ярчайшим индикатором, выявившим истинную сущность персонажа: когда Тео больше беспокоила не судьба четвероногого друга, забытого в пьяном угаре на заднем сиденье случайной машины, а необходимость признать свою вину и понести ответственность за произошедшее. Полагаю, автор вполне сознательно отказалась от однозначных характеристик главного героя в самом начале произведения, искусно манипулируя читательским мнением, раскачивая его как маятник, и лишь под конец повествования вынесла свой приговор Тео Деккеру. Хотя не удивлюсь, что многим читателям концовка может показаться открытой, а главный герой — слабовольной жертвой.

  Для творчества Донны Тартт весьма характерна одна деталь, которая неизменно присутствует во всех её романах и вызывает у меня глубочайшее отторжение: на последних страницах она с упоением формулирует сакральный смысл своих произведений, открытым текстом, без недомолвок и намёков, пригвождая полёт фантазии, даже не давая читателю возможность переварить прочитанное и вынести свои собственные суждения.

  Бросается в глаза навязчивая аллюзия к Гарри Поттеру. В книгах о юном волшебнике мне всегда импонировала мысль, что пережив все ужасы и трагедии, выпавшие на его долю, противостояв давлению общественного мнения и искушению славой, парню удалось не озлобиться на весь белый свет, не оскотиниться и сохранить в себе чувство собственного достоинства, веру в людей и умение прощать. Недаром, Тартт сознательно проводит параллели с сагой Роулинг, наградив главного героя своего романа кличкой "Поттер". Только "Щегол" — это реалистичная версия Гарри Поттера, в которой мальчик всё же сломался под напором внешних обстоятельств.

  11

  148