Рецензия на книгу

• 

  Аноним24 января 2015 г.

  Что тут рассказывать, если книга - как королевское обвинение богам, повторенное раз за разом? Прочел, и все, что хотел сказать, изменилось или ускользнуло от понимания, начинай сначала. Сейчас именно это в голове - одного прочтения не хватит, чтобы рассуждать о главной теме, об ответе.

  Особенно трудно определиться, потому что у любого читателя, думаю, будет слишком силен эмоциональный отклик, чтобы так сразу рассудить - или осудить, кому что. Можно презирать главную героиню, можно - почему нет - ей восторгаться, можно ее ненавидеть, можно оправдывать. Мне ее жаль, но не высокомерно жаль, а с сочувствием. Если суд богов несправедлив (ибо, будь он справедлив, смертным бы пришлось неизмеримо хуже), то есть почти милосерден, то суд, устроенный героиней над самой собой к концу жизни, несправедлив до другой крайности. Я никак не могу осуждать Оруаль - да, образная пелена, наброшенная на лицо с самого детства, осознание своего уродства, сделала довольно уродливой и ее душу, но это уродство человека, не знавшего даже ребенком настоящей любви, она ослепила принцессу, дав ей понимание действий материального мира, но лишив какой-либо проницательности по отношению к другим людям и себе. Какой же любовью могла любить Оруаль, если не собственнической, как могла понимать других, если не делая самые простые выводы из того, что люди давали понять? Можно, понятно, сморщить лицо и высказать свое "фи", но вообще-то, блин, нельзя. Не такая уж значительная часть среди нас с вами распознает причины бунта Редиваль или гордую измученность Бардии, еще меньше людей сумеют правильно с ними обойтись. Кто-то бы, возможно, научился уже на истории об ужасной мачехе, которая оказалась милой крохотной запуганной невестой, проданной в династический брак из другого государства. Ноль эмоционального интеллекта не помешал Оруаль тем не менее хорошо править и восполнить недочеты царствования отца. Когда тебе на плечи возлагают целое государство, довольно сложно не зафакапить при этом хотя бы жизнь близких. Обычно получается зафакапить и ее, и государство. При всем разочаровании Оруаль в отце, когда тот ощутил трусливое облегчение при выборе Психеи как жертвы для чудища, сходство старшей принцессы с отцом несомненно - в ее постоянном рвении с чем-то сражаться. То это склонность к насилию в самые неожиданные моменты, которое, к счастью, удается сдержать, ибо Оруаль все же не ее отец, то просто этот берсерк-донкихот-стайл, когда королева бросалась с буквальным или образным мечом даже на самые незначительные препятствия. А ведь могла, как Психея в видении, без усилий собирать шерсть. Более того, со своим уродством и всей последующей травмой она могла обойтись ровно так же, снизить значимость, не дать определить всю жизнь. Но нужно было бросаться в битву на каждого, от муравьишки до богов. Исход битвы с последними ей должен был быть ясен еще перед началом, только неясным оказалось, что с ними вовсе не битву вести стоило. Не потрясает ли ее одиночество и постоянное несчастье, когда первые счастливые слова от принцессы звучат на горе, вызванные свежестью воздуха, преддождевым ветром и резкой сменой цветов природы? А ведь и на горе-то Оруаль оказалась не для развлечения, а чтобы предать земле останки сестры, принесенной в жертву способом а ля Один.

  Вот это мой эмоциональный отклик так начинается. Отдышусь и продолжу.

  Дальше...

  В целом "Пока мы лиц не обрели" встает в один ряд с другими интерпретациями мифов и литературных произведений. Два из них особенно часто вспоминались при чтении. В начале то и дело приходила в голову "Пенелопиада" Маргарет Этвуд, вот только Пенелопа, сходство которой с Оруаль, особенно в ранние годы, бросалось в глаза, все же оказалась более спокойной и уравновешенной, хотя с куда более острым языком. Боец Оруаль, увы, спокойна была только внешне, а от любых волнений переживала внутренние катаклизмы чересчур остро и болезненно, что не могло не ломать ее потихоньку. Ну не из тех она, что гнутся. Позже, когда стало ясно, что книга написана королевой для опровержения всем известной легенды об Амуре и Психее, где сестры красавицы выставлены завистливыми злодейками, вспомнилась "Гертруда и Клавдий" Апдайка. В обоих произведениях предлагают точку зрения отрицательных героев, но насколько по-разному! Собственно, именно сравнение с Гертрудой и натолкнуло меня на очередной пласт в личности Оруаль. Апдайк рассказывает историю Гертруды с ее точки зрения, за счет чего мы ее лучше понимаем и оправдываем. А Оруаль с ее грудью на амбразуру не доверяет оправдать ее читателю, а оправдывается сама, защищается, что уже, понятно, сеет сомнение в мыслях читателя: зачем так рьяно защищаться тому, кто невиновен? Миф-то, миф все читали.

  Давно не попадались произведения с ненадежным рассказчиком, особенно так великолепно, простым языком написанные. Ненадежность Оруаль становится яснее после середины произведения, поначалу особого недоверия не возникает. Зато потом, когда сама королева задается вопросом о ревности и зависти, у читателя предсказуемо почва из-под ног уходит, и все пункты, которые хотелось рассмотреть в рецензии, приходится перевернуть с ног на голову или наоборот.

  Не хотелось влюбляться в книгу с первой фразы, тем более что сначала она из-за переноса прочлась как 'Love is too young to know what science is'. А оказалась не science, а conscience. Перемена большая, но все равно захотелось влюбиться сразу, и только усилием воли сумела продержаться аж до первой страницы, где меня покорили уже совсем другие достоинства. Поначалу, особенно в юные годы Оруаль, из-за нарочитой простоты языка казалось, что передо мной не опус оксфордского преподавателя, а какой-то выписанный на мифах young adult. Ощущение прошло, когда принцессы приблизились по усредненному типажу к Арье и Сансе из ПЛИО и стало очевидно, насколько более сложны дочери короля психологически. Но связать "Лица" с "Нарнией" того же автора оказалось примерно таким же кропотливым занятием, как "Маленького принца" с "Цитаделью", тем более что оба произведения вспоминались: наследница царства и ее рациональный, говорящий максимами, но никуда от чувств не сбежавший Лис.

  Рыжий Лис, грек, захваченный в рабство, был приставлен учителем к сестричкам Оруаль и Редиваль еще до рождения Истры-Психеи, и с самого первого появления очаровал своей беспомощной, но такой бесстрашной позицией рационального человека посреди бурь, вызванных богами. Его рациональность похожа на воинственность Оруаль и ведет к похожим катастрофам, только как у раба у него куда меньшая зона влияния. Тем не менее, его надменность и превозношение философии ведет к началу отчуждения Редиваль, а аксиомы без проговаривания - к негибкости сознания Оруаль. Но за эту слабость его довольно трудно презирать.
  

  
  Of course the Fox is wrong. He knows nothing about her. He thought too well of
  the world. He thought there were no gods, or else (the fool!) that they were better than men.
  It never entered his mind — he was too good — to believe that the gods are real, and viler
  than the vilest men.

  Своими монологами и меткими фразами, стирающими богов, Лис напоминает Феликса, пожилого анархиста из "Дочери Каннибала", и к обоим у меня за их прямолинейность огромное уважение.
  

  
  "You don't think — not possibly — not as a mere hundredth chance — there might be things that are real though we can't see them?"
  "Certainly I do. Such things as Justice, Equality, the Soul, or musical notes."

  Вся неприязнь, что могла образоваться у некоторых из-за болезненной рациональности Лиса, тает, когда тот зовет Оруаль именем дочери. Когда эзотерические бредни священника выводят его из себя, и Лис начинает страстно ему противоречить, вредя в итоге тому, о чем зашел спор. Когда, получив свободу, он на миг позволяет себе вслух помечтать об оливковых деревьях своей юности - и когда от этой мечты отказывается, потому что виноват перед Оруаль и потому что ее любит.

  Хотя, конечно, что его, раба, что воина Бардии любовь к Оруаль была совсем не тем, что могло бы хоть кого-то спасти или изменить, и что мечту об оливах, что слова жены Бардии о его службе во дворце Оруаль наверняка не могла не расценить как предательство. Если не уметь работать над своей оценкой и своими переживаниями - а Оруаль не умела, - то единственное, что она могла понять из многолетних отношений с Лисом и Бардией - что ее если и любили, то из чувства долга, принимали, как хорошего босса принимают, с которым много трудностей преодолено, который лучше, чем неизвестная новая метла.
  

  
  We might have been two images of love, the happy and the stern — she so young, so brightface, joy in her eye and limbs — I, burdened and resolute, bringing pain in my hand.

  Едва ли кто-то найдет здоровой и благотворной любовь Оруаль. Но каким-то непонятным образом все действительно вредные отголоски этой любви не доходят до Истры-Психеи. Более того, даже мне как читателю Психея не стала неприятна, как совершенное создание. Оруаль не знает совершенно, как расценивать сестру, поэтому описывает ее, делая ценные зарисовки ее характера, сама того не замечая. Для меня Психея на миг из книжного персонажа живой девушкой стала в одной фразе:
  

  
  Well, on the way back, first there was a boy — a lovely boy he was, not eight years old — who stared at me and spat on the ground. 'Oh, rude!' said I, and laughed and held out my hand to him.

  В остальном она все же Ремедиос Прекрасная, кхм, прекрасная, но непонятная часто, и до нас, смертных, снисходит только в разговоре о таинственном супруге.
  

  
  And now she was saying he every moment, no other name but he, the way young wives talk. Something began to grow colder and harder inside me. And this also is like what I've known in wars: when that which was only they or the enemy all at once becomes the man, two feet away, who means to kill you.

  У Оруаль, конечно, наблюдение тут же перекидывается на военные действия и обесчеловечивание образа врага - наблюдение абсолютно правильное, но тут тебе сестра вроде как о замужестве рассказывает.

  Там же происходит сцена, где себя очень легко представить на месте Оруаль, если раньше не получалось. Момент, где Психея стоит посреди природы и считает, что находится во дворце. Жрецы и священники могут говорить что угодно; если ты видишь одно, а собеседник уверен в другом, причем речь не об абстрактных понятиях, а вот о вроде как незыблемой реальности, то поневоле испугаешься за рассудок собеседника, особенно если считаешь, что имеешь над ним такую же власть, как Оруаль над Психеей. Разве вы не подумали бы о шизофрении, о верные ученики Лиса?

  В разных главах книга попеременно взывает то к разуму, то к чувствам; пока царствует одно, второе не кажется ни глупым, ни забытым, ни противником, ни даже противоположностью первого. Она ставит вопрос за вопросом, и только в заключительных рассуждениях Оруаль о богах помогает не ответить на эти вопросы, но понять, как к ним отнестись и что с ними хотя бы делать. Возможно, по сути ответы на них и не нужны, раз есть их осознание, но довольно хорошо видно, что проложить дорогу к разным вариантам ответов поможет повторное прочтение и проработка. Пока что я вынесла одной из важных тем величие человека - квинтэссенция праха, конечно, но насколько со своей мерзостью, ошибками, дикими комплексами, непониманием ближнего своего он выше богов, которые, ну да, отчасти в нем самом. Боги могут быть всесильны, но их противостояние с людьми выглядит как борьба армии с огнеметами против армии с рогатками - исход ясен, но для огнеметчиков битва эта унизительна. А тем не менее в том, что ей не решается, человек сильнее, причем даже мелкие пакости у него значат в сто раз больше, а смерть не означает проигрыша.

  На этом, видимо, история с книгой Льюиса не заканчивается, но это будет уже другое осмысление и другая простыня.

  52

  303