Рецензия на книгу

• 

  Аноним11 сентября 2024 г.

  Дар есть, отца нет

  «Дар» Набокова – метароман («книга в книге»; книга, повествующая об истории своего создания), в котором особая, трансцендентная реальность поэтической мысли воссоздается автором для читателя, только к концу перестающего попадаться на его умелые уловки, стирающие границу между сном-будущим, который так хочется видеть воплощенной истиной, и самой действительностью – безответной (буквально «без ответов»), какой-то враждебной по отношению к обладателю Дара.
  

  
  

  Книга, которую нужно читать не ради сюжета. Язык, стиль, форма – вот что с ума сводит! Особенно после университетских курсов стилистики и прагматики, потому что Набоков настолько приручил языковую стихию, «окончательно поработил слова», как называет это его герой, что скачет на ней верхом по всему своему «Дару», чередуя испанский шаг с галопом назад и всеми другими возможными аллюрами, если надо. 
  

  
  

  Сюжета как такового и нет почти, произведение максимально статичное. Статичность эта довольно противоречива, особенно если учесть, что дорога повествования проложена от эмигрантской Германии до уже переименованного Петербурга, проходит на Юго-Восток и карабкается к горным высотам Азии, а затем снова устремляется на Север, прямиком в каторжную Сибирь. Смешивающие в одном котле науку и живопись описания природы уступают глубоко ироничному (высмеивающиму кого?), маскирующиму противоречивые боль и сострадание рассказу о жизни Чернышевского – героя книги нашего героя, если не брезгуете маслом. Но не этот роман-жизнеописание, – и даже не пришедшая Годунову-Чердынцеву намного ранее идея воздвигнуть памятник энтомологическим открытиям своего пропавшего без вести отца (и потому, в силу своей неизбежной субъективности, такая нереализуемая), – как могло сперва показаться читателю, являлись конечным пунктом на пути творческих исканий начинающего писателя. Последняя глава расставила все по своим местам, замкнула целую композицию в кольцо, жирно подчеркнула факт автобиографичностипроизведения – Федор Константинович сообщил Зине Мерц, что пишет роман, «окруженный чащей жизни, писательскими страстями, заботами» – ну прям как у того, кто самого этого Федора сочинил.
  

  – Да, но это получится автобиография, с массовыми казнями добрых знакомых, – говорит Зина Федору Константиновичу, а не читатель другому читателю, еще только собирающемуся сесть за книгу, но уже сочинившему кучу вопросов – осознав, что литературные взгляды набоковского героя совершенно идентичны смелым (чересчур) критическим воззрениям его «отца».
  

  – Ну, положим, – я это все так перетасую, перекручу, смешаю, разжую, отрыгну… таких своих специй добавлю, так пропитаю собой, что от автобиографии останется только пыль, – но такая пыль, конечно, из которой делается самое оранжевое небо. И не сейчас я это напишу, а буду еще долго готовиться, годами, может быть… – чей ответ – можно додумать и самим. 
  

  
  

  Напоследок цитата, в которой, без сомнений, спустя уже век, угадывается сам Набоков, хотя и произносит эти слова голосом своего героя: 
  

  
  
  Мне-то, конечно, легче, чем другому, жить вне России, потому что я наверняка знаю, что вернусь, – во-первых, потому что увез с собой от нее ключи, а во-вторых, потому что все равно когда, через сто, через двести лет, – буду жить там в своих книгах, или хотя бы в подстрочном примечании исследователя.
  
  

  В конце отмечу, что не с этого произведения советую начинать знакомство с творчеством Набокова. Будь возможность откатить во времени назад, взялась бы сперва за «Защиту Лужина», от которой просто физически отлипнуть невозможно было, и заодно подготовилась бы к виртуозному использованию языка и необходимости всякие отсылочки прогугливать.
  

  
  

  10

  653