Рецензия на книгу

• 

  Аноним26 августа 2024 г.

  Маскарад призраков (рецензия andante)

  Смуглый ангел лежал в постели на спине и улыбался.
  Есть улыбка, похожая на мечтательную прищуринку сердца.
  Я нежно целовал грудь смуглого ангела и шею..
  В какой-то миг, любимая заметила, как в стекле приоткрытой дверцы шкафчика, отражаются мои приподнятые за спиной ноги.
  Её улыбка спросила: Саш.. почему, когда ты меня целуешь в постели, у тебя всегда приподняты ноги?
  Не слишком отвлекаясь от поцелуев и груди (словно у меня был важный звонок), я прошептал прямо в сердце: потому что.. я чуточку завидую тебе.
  Когда мы встречаемся после долгой разлуки и ты, прямо на улице, обнимаешь меня, то твои ножки по-женски приподнимаются и ты.. словно летаешь.
  Мужчины тоже так хотели бы..
  Понимаешь, я могу с тобой летать в постели, как не снилось и Шагалу.
  

  • Только со мной ты так летаешь, любимый?
  • Только с тобой..

  
  ……..

  Прошла неделя. Смуглый ангел вернулся домой пораньше, и.. застал меня в постели.. с томиком Газданова.
  У меня были окрылённые, приподнятые за спиной, ноги.
  На лице, сияла та самая улыбка: мечтательная прищуринка сердца.
  Вечером, в постели, нас было уже трое: смуглый ангел, Газданов и я.
  У всех нас были улыбки на лицах (когда глянцевая обложка книги блестит под лампой, кажется, она ласково улыбается).

  Роман Газданова, это что-то удивительное.
  Яркий пример того, как классический роман может быть захватывающим, как остросюжетный детектив, и глубоким, причудливым, как сны Достоевского на заре.
  Фактически, мы видим поразительный случай «художественной экранизации» — стиха.
  В данном случае — таинственного стиха Лермонтова — Сон (В полдневный зной, в долине Дагестана..).
  Подобные романы, как у Газданова — романы-лунатики, чуточку не от мира сего.
  Вот ты оставил роман вечером на столике.. а находишь его утром — на шкафчике, или дома у подруги.

  Такие романы удивительны ещё тем, что они наполнены полифонией.
  Нет, в мире искусства достаточно прелестно-банальных романов, напичканных, как ребёнок у бабушки — пирожками (пребывающий в перманентом ужасе), отсылками к тем или иным произведениям.
  И лишь подлинные гении делают из этого букета произведений, единую мелодию, с почти квантовой чуткостью восприятия, когда тронув строчку в 21 веке, на неё нежно отзывается веточка сирени, звезда или улыбка смуглого ангела, читающего эти строки, или даже что-то отзывается в 16, 19 веке, и сладостно-непонятно: кто их них первый — улыбнулся, сверкнул?

  У Газданова, изумительно обыграны произведения Эдгара По,»Двойника» Достоевского, Лермонтова — Герой нашего времени (новые реинкарнации Максим Максимыча и Печорина, что наводит на интересную мысль: порой жизнь в произведениях так ярко и подлинно сияет, в них так страдают герои, иной раз больше, чем обычные люди в жизни, что кажется, что эманация их витальности, создала некий рай.. чтобы не произошёл некий чудовищный взрыв, и потому души таких героев после смерти попадают в рай или в ад.. произведений гениев и бездарностей).
  Также стоит отметить аллюзии на первый англоязычный роман Набокова — Подлинная жизнь Себастьяна Найта.
  Я бы вообще назвал эти романы, таинственными близнецами, трагически разлучёнными в детстве.
  Создавались они почти в одно время: в конце 30-х у Набокова, и в начале 40-х у Газданова.

  У Набокова, это один из самых мистических романов: два брата, один из которых — гениальный писатель.
  Он умер, или пропал — неизвестно, и младший брат, отправляется на его поиски, попутно узнавая нечто таинственное о мире, брате и.. себе.
  У Газданова и Набокова, давние отношения, и даже — дуэли.
  Правда — литературные, нежные: дуэль солнечных зайчиков (такие дуэли популярны в домах для сумасшедших и у влюблённых).
  То Набоков ласково упомянет Газданова на полочке с любимыми книгами в рассказе «Тяжёлый дым», то Газданов мило выведет в чудесном маленьком романе «Историй одного путешествия» — Володю, то Набоков обыграет в своём романе «Ночные дороги» Газданова, с пристрастием гг к молоку в баре, вместо виски.
  Мне кажется, в «Призраке Александра Вольфа», Газданов и Набоков, впервые встретились в полный рост своих крылатых душ, встретились так, как могли бы встретиться Достоевский и Толстой (разразилась бы таинственная гроза в небе, повалило бы деревья… и с Достоевским случился бы мрачный припадок).

  Завязка у романа проста и гениальна, как сон на заре, когда видишь во сне самую прекрасную женщину в мире, смуглого ангела, обнимаешь её со слезами на глазах, не веря счастью, и.. просыпаешься, как бы чуточку умирая, словно разум и земные осязания не выдержали такого блаженства, и.. о чудо: ты лежишь в постели со смуглым ангелом, нежно обнимая его: сон ли это? Жизнь? Или ты и правда, умер?
  Ах, не важно.. ты счастлив.
  Так вот, наш юный герой, в каком-то сонном мареве осязаний и прикемарившей природы, едет по степи на вороном коне.
  Времена революции. На него налетает на белом коне, Печорин.. то есть, Александр Вольф.
  Завязывается перестрелка. Оба падают с коней. Один из них — убит.
  Кто именно? Иной раз, и убивший толком не знает этого (Будда, Достоевский и Толстой, подтвердят: простите за тавтологию).

  Допустим, выжил наш юный герой 16-ти лет.
  Прошли года (внимательный читатель заметит, что прошло 16 лет).
  И вот, уже в Париже (эмиграция, это ведь тоже, маленькая смерть, не так ли, господин Набоков?), он случайно покупает в магазинчике книгу с любопытным названием: Я приду завтра. (книга на английском).
  Тут, конечно, уместно вспомнить «Шагреневую кожу» Бальзака.
  В этой маленькой, как «Шагреневая кожа» Бальзака, книге, всего три рассказа.
  Что-то про измену женщины, про золотых рыбок в аквариуме, музыку и любовь, и.. «Приключение в степи».
  Наш герой ещё не знает, что первых двух рассказах, — тайна его дальнейшей жизни и судьбы, любви. Он на них толком не обращает внимания.
  Его привлекает третий рассказ: в нём подробно описывается тот самый жаркий день в степи, выстрел, смерть..

  Кто же этот таинственный Саша Вольф, как его называет Максим Максимыч.. то есть, друг его молодости — Вознесенский (кстати, Владимир: инициалы Набокова).
  Как видим, даже фамилию у него говорящая.
  Такая говорящая.. что такие фамилии могут быть в героев Достоевского (но мы ведь не герои Достоевского? Хочется верить, что нет), или.. у ангелов. Если мы умерли.
  Или вы думаете, что ангелы после смерти, слетают к нам на сияющих парашютах крыльев?
  Нет, они приходят к нам в рубище грустно сверкнувшего эпизода из нашего прошлого.
  Иногда даже такой ангел приходит к нам в образе женщины. Роковой, как Кармен.

  Очаровывает, как Газданов виртуозно и нежно играет на отсылках к другим произведениям.
  В этой игре нет того сугубо «научного», холодного и чудесно выверенного подхода, как у Томаса Манна, например (это Сальери. Прелестный трудяга). У Газданова — совсем иначе.
  Я бы сравнил это со спиритуализмом искусства.
  Так Шопен любил играть на рояле, в темноте.
  Играл он так небесно.. что людям казалось, ему помогают — ангелы, скрытые тьмой, потому что один человек не может взять так нежно столько нот, разом.

  Я не буду вас утомлять подробным разбором романа и остроумными сравнениями с другими произведениями, оставим это скучающим литературоведам: чуткий читатель, всё это увидит и сам.
  В этом романе, я открыл кое-что поинтереснее, такую редкую «бабочку», за которую, литературоведы, могли бы меня.. грохнуть. Шутка. Могли бы многое отдать, чтобы первыми это открыть.
  Как вы думаете, душа человека пребывает в его теле, до конца жизни, словно в смирительной рубашке?
  Это же скучно, душно, не находите?
  Верю, что со временем, этой мысли будут так же стыдиться, как и утверждения, что земля — плоская и держится на ките с черепахой.

  Наша душа — настоящий лунатик бессмертия.
  Она может покидать тело — в любви, дружбе, вдохновении, отчаянии, не меньше чем в смерти.
  Она может бродить лунатиком по карнизам искусства, веточке сирени, по смуглому плечу ангела.. и даже, проникать в сон этого ангела, и в то же время сознавать себя, в своём теле, словно сон во сне.
  Т.е. мы видим как бы 3, 4, души..

  Не засыпай, читатель (особенно, смуглый..), подожди чуть-чуть, скоро начнётся самое интересное.
  Я веду к тому, что душ у человека может быть — множество, как и крыльев, и чем неординарней человек, тем дальше во времени и пространстве проникают эти души.
  На днях, мне снился странный сон.
  Я стоял в вечернем парке с пистолетом в вытянутой руке, приставленном к зацветшей сирени.
  Люди проходили мимо и улыбались, думая, что это милая шутка, пранк.
  Одна девушка достала даже достала телефон и стала снимать.
  А это не был пранк. Это была жизнь во сне, со своими квантовыми законами сна, как это часто бывает во сне и любви, и горе тем душам, отношениям, телам, которые не поспевают за любовью и разбиваются, увечатся.

  В моём сне, это была обыкновенная попытка самоубийства.
  И что с того, что я приставил дуло к виску сирени?
  Вы бы видели, как она была напугана, милая, как грустно и медленно шелестели её листочки..
  Я приставил дуло.. к своей душе, к своей бесприютной нежности и любви.
  Раздался выстрел. Птицы взлетели с деревьев рядом. Я упал на землю, замертво.
  Женщина закричала. Какой-то ребёнок чуть в стороне, заплакал..
  Прости, читатель, что свернул с тропинки рецензии и завёл тебя в тёмный парк.
  Я сделал это.. не случайно. Вот так вот изящно, я прояснил любопытный и сложный образ в романе: Пьеро и Арлекина. Как известно, они были соперниками (влюблёнными в одну женщину) и над грустью Пьеро подшучивали. Пьеро — это как бы наше тело в любви и жизни.
  Но кто сказал, что Пьеро не может стать Арлекином? А Арлекин — всем чем угодно?

  Дорогой читатель, ты ещё не уснул?
  Не спи. Хочешь.. я тебя поцелую? Ну вот, тебе уже и не хочется спать и ты робко улыбаешься.. и чуточку боишься, что я тебя поцелую, или.. чего доброго, наведу на тебя револьвер, пока ты будешь спать.
  Хочешь ещё раз сходим в «парк»? Я дам револьвер тебе, сразу. Не бойся меня.. Я сам себя боюсь.
  К чему я всё это? Я искренне верю, что Газданов и Набоков, связаны единой душой.
  Но.. их связывает ещё одна удивительная душа: Андрей Платонов.
  Мог ли Платонов, в годы революции, встретиться на поле сражения, с Газдановым?
  Мог ли Платонов.. в него стрелять, видя его, пусть и издалека? Мог. По тем же «тропкам» ходили.

  А вот теперь начинается самое интересное.
  Когда Газданов умер (1971), в этот же год вышла первая публикация Чевенгура Платонова.
  А фокус заключается в том.. что в этом романе, есть два почти самостоятельных маленьких рассказа (они сейчас публикуются даже отдельно), почти дословно повторяющих завязку сюжета романа Газданова, а именно — момент смерти в степи.
  Первый рассказ называется — Кончина Копёнкина.
  Такая детализация совпадений, может быть только во сне: в степи, жаркой, до одури, едут два всадника: совсем юный Саша и трагический Копёнкин.
  Напомню, что у Газданова, юный герой, убивающий в степи — Сашу Вольфа, был столь же белокур, как и Саша у Платонова.
  Но во сне и в аду, своя зеркальная логика.
  Как и в романе Газданова, юный герой Платонова, после смерти другого, продолжает путь на его лошади.
  Эта буддическая рокировка, не случайна, рикошетом отсылая нас к прелестной повести Набокова — Соглядатай: после самоубийства, душа героя переселяется.. в тело другого, взрослого человека, наперекор всем законам реинкарнации.

  Название другого рассказа Платонова — поразительно в том плане, что оно почти дословно повторяет название главного рассказа в книге Александра Вольфа: Приключение в степи.
  У Платонова — Приключение.
  В рассказе, всё та же степь, всё та же лермонтовская рябь аллюзий, но умирает уже.. юный Саша, и милосердная природа, словно бы сжалившись над несчастным юношей, так и не познавшего в жизни чуда и тайны женской ласки, нежностью травки, цветов, прильнула к его груди, лицу и бёдрам, приняв в себя тёплое семя мальчишки.
  В контексте романа Газданова, это удивительно в том плане, что тогда, в жаркой степи, словно бы произошло редчайшее явление, некий духовный парад планет: встретились двое с одной душой (чаще всего это бывает в любви).
  Кто-то умер. Кто-то родился — воскрес, воскресла словно бы из небытия, и любовь в грядущем к удивительной женщине, которой словно бы не было, если бы не этот выстрел (в России, Амуры стреляют из пистолета, - в сердце, наповал).
  Т.е. мы видим, как души и судьбы двоих, синестетически заплутали, сместились, став чуточку неполноценными друг без друга: новые Доктор Джекилл и Мистер Хайд.

  Кутила, бретёр и развратник — Саша Вольф (Голосом Высоцкого: он же — Печорин, он же, Арлекин..), после воскрешения, стал другим: стал чуточку тем, кто его «убил» (если бы Амур знал, что в России это действует именно так, он бы был более осторожен со стрелами!) — стал человеком с ранимой душой, восприимчивой ко всему прекрасному.
  Но тёмное в нём никуда не ушло. Почти.
  Это так же жутко.. как проснуться в гробу. Живым. Под землёй, а рядом с тобой — мёртвый человек. Или, что ещё страшнее — тоже, живой, и кричащий.
  Хорошая идея для рассказа, кстати.

  Аналогично и с нашим безымянным рассказчиком (назовём его — Пьеро) — в нём поселились тёмные, развратные, подпольные желания. Но и чуткость осталась, тяга к прекрасному.. почти бескрылая.
  Вы замечали, что многие наши лучшие устремления, надежды.. похожи на печальных призраков?
  Словно они умерли много раньше нас.
  Мы чувствуем, что могли бы писать чудесные стихи, играть на рояле, быть райски счастливым вон с тем человеком..
  Но эти чаяния, как призраки, проходят мимо нас, лишь робко касаясь нашего плеча..

  В романе есть малозаметный эпизод, но как по мне, потенциально — гениальный (не проходи мимо него, читатель, как призрак, задержись, закрой глаза и улыбнись: быть может от того, что я тебя в этот миг поцелую..).
  Беседуя в вечернем кафе с Вознесенским (Максим Максимыч, друг Саши Вольфа, с инициалами Набокова — Владимир Вознесенский), наш рассказчик, ищущий Александра Вольфа, спрашивает у него: а вы сами, пробовали писать?
  Вознесенский, с робкой улыбкой ответил, что как-то вечером начал писать мемуары. Гениальные.. Сам себе не верил и дивился.
  Лёг спать, со счастливой улыбкой.
  А когда проснулся и перечёл рукопись.. махнул рукой: чепуха..

  И вот я подумал, а что — если не чепуха?
  Если эти мемуары, и есть — роман Газданова, т.е. история нашего безымянного рассказчика и его поиски убитого им Саши Вольфа? Это как сон во сне: роман в романе.
  Может.. тогда, в степи, печальный Володя Вознесенский, обнаружил в траве два простёртых и равно мёртвых тела?
  Словно они были на дуэли.. за поступки, которые они не прожили ещё, за женщину, которую они ещё не встретили даже.
  Что есть сожжение этих мемуаров, как не творческий акт суицида?
  Или.. странной дуэли, на которую способна только безмерная боль ностальгии?
  Забыть, забыть.. и её, и его.
  И забыться самому, в тумане пустой, как чужой и скучный сон, жизни.
  Что жизнь без любимой? Пустой сон.. а человек — призрак.

  Ну как? Хороша мысль? Хороша дуэль?
  Платонову принадлежит, быть может самая прелестная и странная дуэль в мировой литературе.
  В пьесе о юном Пушкине, которую он писал для театра юношества (и потом искренне удивлялся, почему не приняли, а женщина, директор театра, ужаснулась пьесе), он описал чудесную дуэль: двое парней друг напротив друга в тесной и сумрачной комнатке. Пистолеты направлены друг на друга.
  И вдруг.. один парень, словно бы извиняясь за что-то, улыбкой глаз, медленно подносит пистолет к своему виску.
  Другой, делает тоже самое.
  Всё как в любви, правда?
  Да, роман Газданова, прежде всего о любви, об Орфеевом поиске любимой своей — души, покинувшей тело, как вольная цыганочка, изменив телу.. с кем?
  А вот тут читатель должен уже догадаться сам.
  Ведь у каждого из нас своя дуэль, свои счёты с душой, любовью.

  В этом смысле любопытна фамилия Саши — Вольф.
  Т.е. мы видим нотку сказочного элемента.
  С одной стороны, васнецовский мотив Царевича Ивана и Елены Прекрасной, скачущих верхом на волке сквозь тёмный лес; с другой стороны — элемент оборотничества.
  Тема оборотничества в романе — безупречна, она даже касается темы гомосексуальности, поднимая её до какой-то сирени стратосферы, поднимая над полом: так Бетховен касается первой ноты в Лунной сонате.
  Такая гомосексуальность уже похожа на отражение в зеркале есенинского Чёрного человека: инфернальная, запретная тяга нашего Пьеро к Арлекину, нашего безымянного героя, к Саше Вольфу.

  Но это такая тонкая, почти спиритуалистическая нотка гомосексуальности, что её заметят только лунатики-читатели, потому что наши герои, любят одну и ту же женщину — Елену.
  На некой спиральности символа, Елена, разумеется, олицетворяет душу нашего безымянного героя: израненная душа, в плену у инфернального Печорина: опустошённая им, выпитая им почти до донышка, словно он — вампир.
  Елена тоже, своего рода — призрак (как и всякий, у кого до предела изранена жизнь и душа).
  В романе вообще, все — призраки.
  Если вы читатель-лунатик, то вы заметите дивную перекличку романа Газданова с романом Лермонтова и «Собором парижской Богоматери» Гюго: Елена — это похищенная Бэлла (душа), и она же (почему-то я написал это голосом Высоцкого) — Бэль-Эсмеральда.

  Таким образом, наш безымянный герой-рассказчик (думаю, его тоже зовут — Саша), играет роль Квазимодо: журналист, пишущий в газетах, чем не светский звонарь?
  Квазимодо, с горбом тайного уродства души, судьбы: горб — как комок неразвившихся крыльев.
  На минутку ощутил себя.. грустным призраком-литературоведом.
  Если бы человек, читавший этот роман, увидел этот мой образ о Квазимодо, он бы нежно улыбнулся тонкому, почти балетному изяществу этого образа, т.к. он, мягко говоря, трудно считывается в романе: могу даже поспорить, что ни в одной рецензии вы его не встретите, кто-то из литературоведов, на грани суицида, может и считал это, не знаю.
  Однажды я развлекал заскучавшую и загрустившую подругу; сделал сложнейший кульбит.
  Она, оторвавшись от телефона, сказала: прикольно..
  А я… был на волосок от смерти.

  Это только для вечно удивлённых физиков, существуют чудеса квантового мира: коснись в одном месте, цветка, события, и они отзовутся на далёкой звезде, в сердце другого человека.
  А это просто называется — любовь. И каждый влюблённый знает об этом.
  Когда Толстой умирал, его последние слова в бреду были: я.. я.. я.. всё — я, все проявления! Довольно проявлений!
  Думается, роман Газданова именно об этом: христианские, буддические миражи, нежно рассеиваются, просачиваясь в нас, как туман, и ты встречаешь женщину.. ту самую, которую искал всю свою жизнь, кого ты любишь, больше чем себя, чем жизнь и бога: лишь рядом с ней возможны и ты и жизнь и бог: если она о тебе думает.. значит, ты существуешь (ах, Декарт, как же ты ошибался! Ты просто.. ни разу не любил).
  Всё, всё иллюзия, в сравнении с высшей любовью: и жизнь и смерть и ты..

  Знакомо ли вам, когда ради любимого человека, вы напрягаете всё своё бессмертное существо, а не просто, как многие, любите алым комочком плоти в груди, ощущая блаженное напряжение как бы намокших крыльев, простёртых — в века?
  Так наверно только цветы ощущают бога, как такая любовь — любимого человека: каждым своим атомом просиявшим.
  Но если.. такая любовь обрывается. что происходит с человеком? Рушится не жизнь — века рушатся: твой размах крыльев — в веках.

  Вам никогда не казалось.. что вы живёте чужую жизнь, а ваша душа где-то.. тайно расправила крылья? Но где?
  Смотрю на окошко. Оно походе на аквариум: в доверчивой синеве, плещется золотая листва, похожая на золотых рыбок.
  Они мучаются.. словно им не хватает воздуха.
  Во время чтения романа, поймал себя на странной мысли: а что.. если я буду читать Газданова, приставив пистолет к виску?
  У меня чудесный газовый пистолет. Но с такого расстояния.. он смертелен.
  Это и художественно и забавно. Это.. по Арлекински.
  Грустно, когда ты — Пьеро, а жизнь твоя — Арлекин.
  Одно движение пальца.. почти ничем не отличающееся от того движения пальца, что делает Бетховен в начале Лунной сонаты.. и печальная мелодия моей души зацветёт, я просто засну.. и проснусь — Сашей (имя нашего безымянного рассказчика).
  Я в машине. Кругом — вечерний лес. У меня на коленях, спит мой смуглый ангел. Накрапывает дождь на листву.
  Это же.. рай.
  Не меньшим раем было бы, если бы любимая сидела у себя на диванчике, а моя душа — была в томике Газданова, лежащего на её милых, смуглых коленях..

  Господи.. после чтения Газданова, я просыпался несколько ночей подряд на заре оттого, что мне снилось, как я вижу себя в постели, спящего, вижу чуточку сверху, и мои позы во сне, были забавно-жутко похожи на газетные фото преступлений: убит возле кабака на улице Виктора Гюго. Застрелился в ночной лесу на снегу. Изнасилован таинственной женской бандой (Чёрная кошка) в парке Ла-Виллет.
  Также, было отрадно встретить в классическом романе, нежное описание секса.
  Читая русскую классику, не ожидаешь этого, внутренне миришься, что секс — это почти как снежный человек: его нельзя увидеть в русской классике,  можно только услышать, как робко осыпался снег с ветки в лесу, как в синеве вздохнула крыльями напуганная кем-то птица..

  Когда встретил секс у Газданова, я от неожиданности даже сказал вслух с улыбкой: здравствуй, милый!
  Мне захотелось обнять его, как старого друга, как снежного.. нежного человека, которого я встретил вдали от дома, в лесу.
  У меня давно не было секса. Может поэтому я даже ласково погладил эту страничку Газданова, закрыл глаза и вспомнил моего смуглого ангела.
  Когда открыл глаза.. Газданов мне почему-то улыбался.
  Да, всё в мире движется к любви и к смерти, и только в этом состоит фатализм жизни.
  Беда в том, что мы забываем, что пройдя мимо настоящей любви.. мы умираем, и далеко не сразу замечаем это.
  Хотите, на ушко открою вам тайну романа, о которой вам больше никто не расскажет? (по той простой причине.. что это роман — обо мне).
  Саша Вольф.. это наш безымянный герой, проживший непутёвую жизнь и встретивший самую прекрасную женщину, причинив ей - ад.
  Если бы он начал жить снова, с некой мучительно-важной точки в прошлом, когда ещё даже не встретил своего ангела, чтобы он сделал? Угадайте..

  50

  6,8K