Рецензия на книгу

• 

  Аноним17 июля 2024 г.

  Жизнь – это лишь шествие теней.

  «Грубые иллюстрации, картинки в книге, которую мы листаем и листаем, как будто должны, в конце концов, найти то, что ищем. Каждое лицо, каждый магазин, окно комнаты, пивная и тёмный сквер – лишь лихорадочно перелистываемые картинки – в поисках чего? И с книгами то же самое. Что мы ищем в этих миллионах страниц? И всё же, с надеждой переворачивая страницу, – а, вот оно – комната Джейкоба...».
  

  «Грачи уселись». Небольшая, но уютная комната. Жёлтые ирисы в кувшине, стопки книг, плетёное кресло; последнее, к слову, то и дело скрипит, хотя в нём никто не сидит. История о хозяине этой обители началась с его потери, когда он, ещё маленький, убежал навстречу приключениям. Пляжное царство, резвый ветерок, морская песнь... «Джей-коб! Джей-коб!». Куда же он пропал?.. А, нашёлся. Вот он, уже повзрослевший, спорит с товарищем прямо посреди моря, затем – смех, ведь спор спором, но с хорошим другом ссориться из-за каких-то глупостей, право, не будешь. Воскресные званые ужины, которые он так ненавидел. Весёлые вечеринки, на которых он, стоя в сторонке, отмалчивался, но всё равно привлекал внимание. Длительные прогулки по городу, во время которых так хорошо думалось. «Размеренная походка, голова откинута назад, весь мир – зрелище». Юноша читал и размышлял, разговаривал и влюблялся, вот путешествие на итальянские земли, вот пребывание на греческих... «Он всматривался в жизнь». И всё же, что мы о нём знаем? То и дело его мысли прорезались: вот думы о стране (смутное), вот – о работе (неясное), вот – о девушке (проходящее), но они были такими мерцающими, такими недостоверными, такими недолговечными, что составить из них цельный портрет этого молодого человека не получится, как ни старайся. Впрочем, были ещё другие... «Грачи поднялись».

  «Ветер хлестал по окнам крупными каплями, и, попадая на свет, они вспыхивали серебром». Вот гуляющая по вересковым пустошам дама; когда её терзает душевная боль, она таким образом пытается обрести покой. Вот другая женщина, которая, замерев, смотрит на море; несмотря на большую семью, она целыми днями сидит дома одна, и вот оно, её утешение. Вот юная дева, шагающая по лондонским улицам; её мысли занимает тот, кому она безразлична. Их много, таких обрывков, диалогов и размышлений, это самый настоящий поток сознания, в котором нет-нет да чувствуешь саму писательницу («Тротуар сразу делается уже, бездна – глубже», – а как не чувствовать). В центре всего этого – Джейкоб, точнее то, что думают о нём все эти фигуры. Но раскрывается ли он перед нами, делается ли чётче? Нет. Даже те, кто был с ним близок, так и не ответили, о чём же он думал, чего хотел и что чувствовал, потому что... они не могли этого знать. Они могли, конечно, делать предположения, но знать?.. «Видят целое, видят самое разное, видят себя». Вот он с другом декламирует стихотворение на древнегреческом, и он чувствует себя в эту минуту великолепно, его восторг очевиден. Это, пожалуй, один из немногих моментов, когда главный – а главный ли... – герой раскрылся. А остальное – тень. И тень даже не его самого... «Никто не видит другого таким, каков он на самом деле».

  «Гранатовая брошка упала в траву. Бесшумно крадётся лиса. Лист поворачивается ребром». Всё двигается, дышит, живёт... И снова мы на вересковой пустоши, по которой в эту минуту прогуливаются две женщины. Одна из них печалится о броши, которую ей подарил сын и которую она обронила где-то здесь... где же она? Там же, где и штопальные иглы, человеческие кости и всё остальное. Вот то, что останется. Описания обстановки, природы и прекрасного мига в целом как всегда на высоте, читаешь – и видишь; до чего же это прекрасно, честное слово... И грустно. Но грусть эта лёгкая, совсем не тяжёлая, потому что «лунный свет ничего не разрушал», и это было волшебно. На протяжении всего повествования неоднократно упоминались часы, они непреклонно отбивали ушедшее, напоминая о том, что минуты утекают, а жизнь... что останется после? Связка писем, поблекшие воспоминания, чувство тоски. Находясь в Греции, герой впитывал её великолепие и мощь, которые не смогли разрушить ни время, ни упадок, и он – опять же, это лишь догадка, основанная скорее на моих чувствах, нежели на его, – прочувствовал этот момент, который как бы нашёптывал ему: возможно, эта твоя призрачная влюблённость в эту леди в белом и рассеется, что-то уйдёт, да и ты сам – тоже, но вот это – нет. Это будет жить. Вечно. «Но на колоннах Парфенона ещё лежал красный отсвет...».

  «Я закрываю глаза, и весь мир падает замертво; / Я открываю глаза, и всё рождается заново», – как тут не вспомнить Сильвию Плат. Откуда это ощущение пустоты?.. Фоном – шум волн. Не книга, а сплошное чувство, я, как и Вирджиния, люблю всё ею описываемое. О, как она писала! Например, как было сказано о езде на лошади: ради всего святого, прыжок именно так и чувствуется. А падающее дерево? Его слышишь. Про те самые бездны, опять же... «И всё-таки мы стараемся двигаться дальше». Ну а что можно сказать про молодого человека? В конце он, как и в начале, потерялся, но на сей раз не на пляже. «Джей-коб! Джей-коб!». Небольшая, но уютная комната приобрела слегка запущенный вид. Цветы завяли, стопки книг покрылись пылью, одно лишь плетёное кресло продолжало скрипеть. «На что он рассчитывал? Неужели думал, что вернётся?», – и правда, на что он надеялся, этот мечтатель, который совсем недавно сидел возле греческих развалин и читал? Надеялся на светлое будущее, наверное. Что оно как-нибудь, но сложится. Не сложилось. Один из. Сломан как спичка. Интересно, о чём он думал, когда в последний раз замер на пороге этой своей комнатки?.. Он вышел и не вернулся, а мы так и не узнали каким он был, чего хотел и что чувствовал. Ботинки. От Джейкоба Фландерса остались одни лишь старые ботинки. «...и потом в деревьях уныло гудит ветер».

  «Да, когда глядишь на трубы, и пограничные посты, и заливчики, где бьются никем не видимые волны, тебя охватывает неодолимая печаль. И что это за печаль такая? Её рождает сама земля. Она исходит от домиков на берегу. Начинаем с прозрачности, а затем туман сгущается. Вся история стоит за нашим стеклом. Деться некуда».

  35

  322