Рецензия на книгу

• 

  Аноним4 июля 2024 г.

  "Пересмешник"?

  Эта книга похожа на многие другие (к примеру, очень напоминает Харпер Ли - Убить пересмешника , немного пролетает над Льюис Кэрролл - Алиса в Стране Чудес ) и одновременно не особо похожа на другие.

  Не знаю, почему именно - или как так у автора получилось заставить меня вернуться в детство, когда читаешь взахлёб и не можешь остановиться (как с Жулем Верном), хочется быть с этими героями, чтобы они с тобой разговаривали.

  Книга написана цветастым языком, я выписал из неё кучу цитат. Многие поленился выписывать, потому что их было черезчур уже.

  
  Её губа отвисла так, что мне был виден маленький розовый восход солнца у неё во рту.
  

  Это история девочки, которая отчаянно хочет узнать правду о своей маме - жива ли она? Что с ней случилось? Она живёт со свирепым отцом, которого отчаянно боится и ненавидит...

  
  Я не могла долго смотреть ему в лицо, оно было таким большим и ослепительным - как лицо бога.

  На самом деле, в произведении много размышлений главной героини, порою поэтично, иногда наивны, нередко довольно глубоки.

  
  Полицейского, который вез нас в тюрьму, звали Эйвери Гастон, но заправщик бензоколонки называл его Ботинком. Загадочное прозвище, поскольку в его ботинках не было ничего примечательного, да и в ногах тоже, насколько я могла судить. Единственной бросавшейся в глаза чертой его внешности были уши – совсем детские, похожие на сушёную курагу. Я разглядывала их с заднего сиденья и гадала, почему ему не дали прозвище, например, Ушастик.
  
  Страшно представить, что бы со мной стало, если бы я в тот день не увидела картинку Черной Мадонны в универсальном магазине в ресторане Фрогмора Стю. Возможно, я спала бы сейчас возле речек по всей Южной Каролине. Пила бы воду из луж вместе с коровами. Пи́сала бы за сиреневыми кустами, мечтая о туалетной бумаге как о величайшем счастье
  
  Порой я ловила себя на том, что трясу ногой так, что она вот-вот сорвется с кости и куда-нибудь отлетит, — «трясоножество», так называла это Розалин, — и сейчас, взглянув вниз, я обнаружила, что моя нога набирает темп
  
  Если бы тебя пытали марсиане и единственным, что могло бы тебя спасти, было сказать им мой любимый цвет, ты бы умер на месте.
  

  В нашем классе был мальчик, у которого в голову была вживлена металлическая пластина. Он всегда жаловался, что ответы на вопросы не могут попасть в его мозг. А учитель на это говорил: «Найди там щелочку».

  В определенном смысле мальчик был прав. У каждого человека в голове есть железная пластина, но если время от времени ложиться и лежать спокойно, насколько только возможно, пластина отодвинется, как дверь лифта, открывая проход, впуская внутрь все тайные мысли, которые терпеливо стояли рядом и ждали своего часа. Настоящие беды происходят в этом мире тогда, когда эти потайные двери остаются закрытыми слишком долго. Но это лишь мое мнение.

  
  

  В книге, помимо того, что они производят мёд, как можно догадаться, много отсылок на - не столь "тайную" - жизнь пчёл.

  
  

  — Ты слушала пчелиное кондиционирование воздуха, — сказала Августа. — Большинство людей не имеют ни малейшего представления о той сложной жизни, которой живет улей. У пчел есть тайная жизнь, о которой мы ничего не знаем.

  Мне нравилась мысль о том, что пчелы ведут тайную жизнь — так же как и я.

  — Какие еще тайны у них есть? — спросила я.

  — Ну, например, то, что у каждой пчелы есть своя роль. Она принялась объяснять. Строители были группой, которая лепит соты. Я сказала, что, судя по их шестигранникам, они должны уметь делать математические вычисления, а она улыбнулась и сказала, что да, у строителей действительно есть математические способности.

  Полевые пчелы были особями с навигационными навыками и неутомимым сердцем — они собирают пыльцу и нектар. Была группа, называемая могильвдиками, чьей скорбной работой было выгребать мертвых пчел из улья и следить за чистотой. Пчелы-кормилицы, как сказала Августа, обладали даром выкармливания — они кормили молодых пчелок. Они, вероятно, были самой самоотверженной группой, подобно женщинам в благотворительной столовой при церкви, которые говорили: «Нет, возьмите куриную грудку. Мне вполне хватит шейки и гузки». Единственными самцами были трутни, которые сидели вокруг и ждали, когда можно будет спариться с маткой.

  — И конечно же, — сказала Августа, — там есть матка со своими приближенными.

  — У нее есть приближенные?

  — А как же — что-то вроде фрейлин. Они кормят ее, купают, согревают или охлаждают — все, что ей нужно. Ты можешь увидеть, как они все время крутятся вокруг нее, опекают. Однажды я даже видела, как они ее ласкают.

  
  

  — Ты ведь знаешь, что нам с тобой необходимо хорошенько поговорить, верно? И, на этот раз, не обо мне. О тебе.

  Я пожалела, что не могу сделать, как пчела, — стукнуться в ее лоб, или хотя бы постучать по нему пальцем, предупреждая: Я слежу за тобой. Будь осторожна. Не приближайся.

  Центральная тема книги - рассовая дискриминация.

  
  ...и тут до меня впервые дошло, какая непомерная важность придается в мире пигментации кожи, словно пигментация была солнцем, а все остальное во вселенной было планетами, которые вращались вокруг него. С тех пор, как я пошла в школу, не говоря уже об этом лете, жизнь непрерывно вращается вокруг пигментации кожи. Как же мне это надоело!
  

  Мне очень зашло описание грустного происшествия - самоубийства..

  
   Единственными частями ее тела, которые не лежали на дне, были руки. Они покачивались на поверхности, как чашечки с неровными краями, и вода шевелила их пальцы. Мне до сих пор это снится, и я просыпаюсь в холодном поту — не глаза, открытые и немигающие, и не камень, лежащий на ее груди, как могильная плита. Ее руки.

  
  Я должна была быть в своей комнате и орошать слезами свою кровать, а вместо этого я сидела здесб, ведя с ним наиглупейшую беседу в своей жизни.
  В ту ночь, когда я лежала в своей постели, стоило мне закрыть глаза, как жужжание пчел заполняло все мое тело. Оно заполняло всю землю. Это был древнейший звук во вселенной. Звук отлетающих душ.
  
  — О, Лили, — отозвалась она, и ее слова прозвучали как-то очень мягко, словно бы они раскачивались в маленьком гамаке нежности, подвешенном у нее в горле. — Ну зачем бы я стала расстраивать тебя такими вещами?
  
  Люди, в общем и целом, скорее готовы умереть, чем простить. Настолько это тяжело. Если бы Бог сказал, четко и ясно: «Я даю вам выбор, простить или умереть», множество людей отправилось бы заказывать себе гроб.
  
  Я, должно быть, любила свою маленькую коллекцию несчастий и обид. Они обеспечивали мне сочувствие со стороны других, чувство собственной исключительности. Я была девочкой, брошенной своей мамой. Я была девочкой, стоявшей на крупе на коленях. Я такая особенная!
  
  Слова повисли в воздухе, твердые и мерцающие, словно жемчуг, который я долгие недели выращивала у себя в животе.
  
  Он стремительно вышел, хлопнув за собой дверью. Мы все переглянулись, не произнося ни слова. Похоже было, что мы высосали из комнаты весь воздух и держали его в своих легких, ожидая момента, когда сможем безопасно выдохнуть его обратно.
  
  Эта осень — пора чудес, и все же каждый день, каждый божий день, я мысленно возвращаюсь к тому августовскому мгновению, когда уехал Т. Рэй. Я стояла тогда на дорожке, среди камней и кусков грязи, и смотрела на крыльцо. И они были там. Все эти матери. У меня больше мам, чем у любых восьмерых девочек, взятых на улице. Они — луны, сияющие надо мной.
  

  
  

  Не особо понятна линия матери. Зачем в истории эта трагичность? Эта история, в которой оказывается, что Лили и убила свою маму (если только кое-кто не соврал), хотя в фильме было похоже, будто он сказал правду. Жалко от любовной линии Лили и Зака.

  
  

  Я бы посоветовал книгу. Перечитал бы её. И подарил бы её.

  Фильм тоже неплохой, очень близко к книге.

  12

  778