Рецензия на книгу
Городок
Шарлотта Бронте
MarinaKoroljova11 июня 2024 г.У меня немало любимых книг. Немало и тех, которые значат для меня больше, нежели просто художественные произведения. Но есть несколько самых любимых, из которых я могу назвать по крайней мере одну — самую-самую любимую. Это - «Джейн Эйр».
Спросите — причем тут она, когда на повестке дня «Городок»? Но ведь это тоже Шарлотта Бронте.
Писательница, чье творчество имеет для меня свой определенный, совершенно особенный смысл.Итак, «Городок», он же «Виллет». Хотя некоторые выдающиеся творческие личности вроде Вирджинии Вульф и Гилберта Честертона считали его на несколько голов выше написанной и вышедшей на, если не ошибаюсь, 6 лет раньше «Джейн Эйр», могу поспорить. Более того, прочитав, я даже не хочу и не вижу смысла их сравнивать. Они разнятся меж собой как черное и белое, как вода и масло, как орёл и малиновка. Попытка найти сходство бессмысленна, так как посягает на неопровержимые достоинства первого романа, и принижает возможности — второго.
Что же такое этот «Городок»? Словно мир, обособленный в своем собственном мире, Городок полнится совершенно удивительными людьми. Его окружает камерная атмосфера уюта и умиротворения, кокетства и простоты, скрытой наглости и шумливой хитрости. Каждый персонаж привносит свой неповторимый колорит, расцвечивая эту камерную палитру яркими и самобытными красками. Стиль Бронте — изящный и слегка поучительный, полный рассуждений и очевидных углубленных философствований, мудрых и вместе с тем простых истин, мне невероятно близок.
На примере каждого героя она изображает те степени жизненного устройства, счастья, те грани темперамента, которые способны обогатить и дать как можно более полное представление тому, что мучило, мучит и будет мучить еще десятки и десятки зравомыслящих юных созданий. И здесь Бронте так же не отходит от своей формулы, когда не в деньгах счастье, а красота — в глазах смотрящего.
Правда, на сей раз у этой формулы горьковатый привкус.Бронте написала «Городок» после весьма трагических для неё событий — смерти горячо любимого брата и обеих сестёр, Эмили и Энн. Я всем своим существом прониклась этим романом, стараясь вобрать в себя каждый мало-мальски важный штрих, каждую эмоцию, поэтому я почувствовала какую-то печальную неотвратимость, отчаянную и практически исступленную покорность судьбе, нарушаемую лишь безудержным всплеском больной, надломленной, исстрадавшейся души, как это в итоге произошло с Люси.
Да, эта героиня далеко не Джейн, не Фрэнсис, не Кэролайн и не Шерли. Я так и не смогла до конца её раскусить. Казалось бы, вот, наконец-то я схватила готовый образ, поймала его ускользающую тень, но на следующей же странице я понимала, что гналась за призраком монахини. Сдержанная и спокойная, холодная и отстранённая, готовая отступить или струсить там, где нужно проявить лишь капельку упорства, благодарная за малейшее проявление дружбы и до последнего сдерживающая бурливый поток слёз, она явила собой удивительный образец противоречия и порядочности, скромности и упрямства.
В пику ей месье Поль — еще более сложный и неоднозначный, переменчивый и раздражительный, вспыльчивый и текучий характер, чьей бледной тенью наверняка послужил никто иной как мистер Рочестер — не раз и не два веселил меня своими перепадами настроения, откровенной, хоть и непредсказуемой ревностью, «шипением боа-констриктора» и вместе с тем задушевными и мягкими манерами. Фабула сюжета строится так, что всё узнается как бы походя, не готовя читателя заранее.
Это придаёт роману своего рода переменчивости и неустойчивости самого изложения, когда вчитываясь в строки, ты в принципе не знаешь, чего тебе дальше ожидать.Однако эта самая непредсказуемость и является той клейкой основой, которая удерживает внимание в постоянном напряжении, не дает ни на миг расслабиться.
Прекрасны контрасты и противопоставления — и счастливая, пронесенная сквозь года привязанность, и страстная кокетливая пылкость, и выстраданная из дружбы крепкая и глубокая любовь. Бронте не скупится на цвета, её палитра буквально пестрит и переливается от этих сочетаний, и чем ближе финал, тем сильнее сгущает она краски.
И наконец, сам финал оставляет горько-сладкое, и крайне эфемерное послевкусие. Ощущение шатающейся под ногами палубы и ожидание пронзительного, истошного крика ирландской призрачной плакальщицы не дают по итогу вздохнуть полной грудью. И хотя автор оставляет за читателем право выбрать самому, ступила ли дорогая нога на сушу или навеки сомкнулись над любимым челом мутные ледяные воды Атлантики, моё сердце всё же сжимается, предпочитая взглянуть в глаза суровой реальности.
6874