Рецензия на книгу

• 

  wondersnow4 июня 2024 г.

  Построил я душе дворец прекрасный...

  «Человечество в большинстве своём ходит по хрупкой кровле над бездной, и каждый знает, что она зияет по нему».

  «Дрозд поёт», – песня эта незамысловатая, но отчего-то вызывающая... не тоску, но что-то очень к ней близкое. Залитый светом лес, изумрудная переливающаяся листва, мягкий теневой сумрак. Нарядный дрозд сидит на наковаленке, всматривается, распевается, под ним – груды ракушек, в росписи каждой – своя история, как и у камня, ведь что это на нём выбито, знаки ли это, руны, клинопись? Всё – история в истории, как, собственно, и байеттовская тетралогия. Первый том был наполнен шекспировским сказом и театральным духом, второй – вангоговским письмом и его же мягкими мазками, третий же можно охарактеризовать одним словом: наслоения. Это изучение языка, это обучение детей, это, разумеется, книги, причём книги в книге: здесь был и отдельный роман, и рецензии, и исследования, здесь читали книги и говорили о них, писали письма, рассказывали сказки... великая сила слова, незыблемая, нерушимая. «И ещё одна трель. И ещё». Страну тем временем сотрясало перерождение. Всё, что на протяжении долгих лет казалось основой, превращалось в пыль, люди хотели обрести свободу, смысл, себя; то был хаос, в котором, однако, зарождалось нечто новое, пусть и были те, кто отчаянно этому противился. Тем временем на поле лежит молодая женщина, на ней – залитая кровью ночная рубашка: в неё только что с диким хохотом кинул топор её муж. «Он её убил», – думает дева, думает будто не о себе, потому что она же Фредерика Поттер, дерзкая, умная и независимая, такая как она просто не может лежать на траве под звёздным небом и истекать кровью! Или может?.. Любительница слова, она росла на книгах, которые пели об одном и том же: «Только соединить». Вот она и соединила. Один год, второй, третий. Запертая в башне, она пыталась стать другой, но то, что внутри, ничем не перебьёшь. Даже топором. «Она идёт, мучаясь от боли, а воображение рисует ей другую Фредерику, юную, – как она летит словно на крыльях навстречу радостной свободе», – и пусть теперь у неё не было крыльев, она, хромая и истерзанная, всё равно упорно шла по тому же маршруту, как шли и другие, все те, кто желал перемен: идти, идти вперёд, несмотря на боль, бороться за себя, отстаивать свою свободу. Было страшно. Очень. Но иначе – никак. «Почему эта трель нам так по душе?».

  «Фредерика чувствует себя как зверь за решёткой, как зверь, попавший в охотничью сеть». Хруст шейных позвонков, всё тело в синяках, на бедре – шрам. И всё равно она считала виноватой себя. Не смогла исполнить своё “женское предназначение”, не стала “хорошей” женой и “идеальной” матерью, а значит и вина её и только её. Суд тоже так решил. Муж избивал? Сама виновата, она, как отметил его адвокат, “довела” его своим несносным нравом. И вообще, нечего было читать эти свои книги, в них, оказывается, вся беда, ибо, как отметил судья, «женское высшее образование принесло немало бед обоим полам», ещё бы, ведь женщины – подумать только! – вдруг решили, что они хотят жить, а не влачить. Нет, она сама виновата во всех своих бедах, однозначно. Деву выставили в таком свете, что она, слушая показания, потеряла дар речи, это она, несносная язвительница с таким богатым словарным запасом! «Фредерика думает: я слишком лёгкая, слишком тонкая, я для них не имею веса. Я слишком легка. Мне не хватает веса. Меня нет». Она просит только об одном: дайте мне читать, писать, говорить. Удар, ещё один удар, ещё. Ей объясняют: ты должна была знать, на что идёшь. На что она идёт?.. На заточение в башне, на безмолвие, на бездействие? На удар топором? Ему никто подобного не предъявлял, хотя он тоже должен был знать на что идёт, беря в жёны такую независимую и умную женщину. Но нет, ему ничего не говорят. Зато он – говорит. Интересно, что можно ожидать от того, кто открыто заявляет, что проститутка – “не настоящий человек”? Связь с такой, видите ли, не измена. Что такой вот человек может сделать с таким вот “не человеком”? Истязать, избить, изничтожить? Убить?.. И за это ему ничего не будет, да? В суде это даже обсуждать не стали. Древний аристократический род, образования нет, книг не читает и языков не знает, но зато мужчина – и богатый, а значит суд на его стороне. Вот только дети не такие глупые, какими их пытаются выставить. Сын всё видел – кровь, синяки, страх, сын всё слышал – крики, шепотки, угрозы, и пусть он и любил обоих родителей, он выбрал свою мать, которую его оголтелые тётушки пытались уничтожить. Потому что он знал. Он знал. «Фредерика слышит собственный голос и не узнаёт его. Сейчас в нём звучат все голоса, все жалобы таких же женщин, как она».

  «Будто шелест перьев. Листьев. Пепла». Пока один суд решал, имеет ли женщина право читать книги (до чего это абсурдно, седьмое пекло...), другой суд разбирался, стоит ли сжечь одну “непристойную” книгу или нет (опять же...). «Балабонская башня», повествующая о людях, решивших создать своё маленькое свободное государство, вряд ли могла чем-то удивить, но в данном случае дело вообще не в ней, а в том, как её пытались запретить. Её автор был диким человеком, которого уничтожили ещё в детстве, отчего он и бежал теперь от настоящего, устремляясь к воображаемому, и то, как в суде его пытались унизить и очернить, очень перекликалось с тем, через что прошла Фредерика, потому что их истории может и разные, но суть... «Один как перст, по воле волн влеком, / Насквозь прохвачен каждым сквозняком», – насквозь, насквозь, насквозь, как раз за разом повторяла дева. Сравнение действа с судебным процессом над «Любовником леди Чаттерлей» было проведено не просто так. Почему детище Лоуренса с таким остервенением пытались запретить? Там, видите ли, “разврат”, который может... может что? Это сейчас та самая цитата, мол, вы только подумайте, господа, что эту “ужасную” книгу прочитают ваши жёны, дочери и слуги (именно в таком порядке, да), звучит как анекдот, а тогда это действительно беспокоило мужчин, ведь о таком говорить нельзя, как в случае с представленной в этой истории книгой нельзя говорить и о тех ужасах, которые один человек может сотворить с другим человеком. И это после последних войн, да. Смешно. «Им недостаточно просто жить». О, любители замалчивания, они всегда были, есть и будут. О сексе говорить стыдно, и это при том, что все им занимаются (ну, это вам не бордели, это вам не “не человеки”; и вновь перекликается). Об убийствах говорить тоже нельзя, вдруг это раззадорит склонных к насилию (а в эпоху молчания убийств меньше было?.. ну так нет). Это всё существует, мы им живём, оно вокруг, рядом с нами, и вот эти жалкие попытки спрятать это “непотребство” хотя бы в книгах просто нелепы, потому что об этом нужно говорить, от запрета понятий и их подмены никогда ничего хорошего не жди. Впрочем, пусть этот суд и был проигран, следующий всё же признал свою ошибку. Ибо времена изменились. Они наконец обрели голос. «Им нужно говорить».

  «Пляши, пока с неба не ссыплются звёзды». Великолепный роман, чем-то – может, своей ажурностью – напоминающий другую книгу писательницы; есть у них нечто общее, то, что сложно облечь в слова... Первый том квартета был словно песня, помнится, пока я его читала, я жила в шекспировском мире, вспоминая вшитые в память стихотворения, второй том благодаря кисти великого был живописным и в то же время мягким – как Стефани, этот же том был резким и острым – как Фредерика. О, эта дева. Сложная, эмоциональная, остроумная, она не идеальная героиня, но и я, чёрт побери, не идеальная – никто не идеален, и именно поэтому к ней испытываешь симпатию огромной силы, настолько она... живая. Как и её история. О насилии над ней было тяжело читать, это было слишком реалистично описано, а суд, а её наблюдения, а её размышления? Этому веришь. Потому было так отрадно видеть, как она пришла к пониманию, что «невозможно соединить», это не так работает, человек должен оставаться собой, нельзя отказываться от своих взглядов и вкусов, и то, что происходило с близнецами, пусть и было несколько другим по своему содержанию, но зато являло собой пример того, что произойдёт, если ты полностью растворишься в другом человеке, потеряв при этом самого себя. Это как думы о ребёнке: «Чем она будет для Лео, если перестанет быть Фредерикой?». И правда, разве пойдёт ему на пользу то, что мать перестала быть собой, став какой-то бездушной куклой без работы, увлечений и мыслей? То-то и оно. Видеть, как, вырвавшись из заточения, эта женщина вновь начала радоваться свободе и делу, было здорово, потому это – жизнь, настоящая, полная жизнь, и когда кто-то пытается ограничить тебя, забрав в процессе самое дорогое, стоит задуматься: а какого, собственно говоря, чёрта? Невозможно читать такое и не испытывать чистую ярость, невозможно. Вообще, книга вызвала много самых разных эмоций, и то, что практически вся она была посвящена Фредерике, сыграло свою роль, о других было мало что сказано, так, вкрапление тут, вкрапление там... Но слово. Богатое, звучное слово, способное как убить, так и спасти. Нет, всё-таки это было прекрасно, несмотря на все поднятые темы. Это было прекрасно. «Слова, слова, слова...».

  «Да, именно знать, а не слиться с другим, – от этой мысли немного щемило... щемит и сейчас. Я – это я».

  38

  587