Рецензия на книгу

• 

  Аноним31 мая 2024 г.

  "Что-то близилось к концу. Удача? беда? жизнь? Пустяки."

  Не далее как в предыдущей своей рецензии я рассказывала, что тюремная романтика вкупе с состраданием к преступникам мне абсолютно чужда. Так вот, получается, наврала)). Поэтому что магам в альтернативной реальности Российской империи XIX века, где разворачивается действие книги, не посочувствовать нет никакой возможности. Да, они преступники, потому что "эфирные воздействия" - магическое влияние на чувства, мысли и решения - чаще всего используются могущественными представителями криминала. Молодые маги работаю при ипподромах, поддерживают восторг толпы от игры какой-нибудь актриски, чьи покровители снимают сливки с многочисленных приношений поклонников, при игорных заведениях - не зря же вся иерархия магического преступного сообщества построена по принципу колоды карт.
  Наши герои - Рашка( Рашель, Раиса Сергеевна и ещё по-всякому её кличут: невольно вспоминается классическое - она же Валентина Паният, сводня, воровка на доверии, на левой руке голубка и три буквы -Аня) Княгиня и Друц Лошадник - отпущены с каторги на поселение. Довольно странно, так обычно не делается. И только читатель точно знает, по чьей инициативе и с чьей подачи это произошло. Рашели и Друцу остаётся только ждать. Любой "финт", то есть попытка магического воздействия, после того, как дело завизировано Святейшим Синодом, может привести к летальному исходу. Да и вообще у истощённых каторгой - сил, что у котёнка. Но осталась на свободе крестница Рашки, не вошедшая ещё в закон Десятка Ленка Ферт, девка отчаянная и верная, обещавшая вытащить её даже ценой собственной жизни. В общем, так и получится, и будет Княгиня в Мордвинском морге опознавать тело с выколотыми глазами и вырезанной бубной на лбу, видя в памяти блиставшую на балах красавицу...

  
  ..заплатили
  за любовь, за нелюбовь, за каждый выстрел.
  Отстрелялись —
  от мишеней лишь обрывки по углам.
  Это осень.
  Облетает наша память, наши мысли,
  наши смыслы,
  наши листья и другой ненужный хлам…

  Жуткое и странное происшествие, ставшее венцом других гадостей, ворвавшихся в жизнь почти уже смирившихся Рашки и Друца, в конце концов приводит к тому, что у них появляются новые крестники. Да ещё инициированые впопыхах, без точного соблюдения мажьего Закона.

  
  О «Договоре-на-брудершафт» меж магами в Законе говорилось шепотом. Никто не знал реальных последствий этого опрометчивого шага; никто не знал, и рисковать собой не хотел. Пугала — непредсказуемость. Та двойственность, что сродни безумию, и безумием же оборачивается.

  Сгоревшие в одном огне вчетвером - два мага и два крестничка - становятся неразлучными, и путаные дороги побега приводят их в Крым. Деревенской девке Акульке, болтливой, впечатлительной, не слишком умной оттого, что в ничего-то она в жизни не видала, такая жизнь кажется раем. Федька Сохач, сильный, простой, без склонности к словесам, привыкает быстрее, начинает раньше анализировать происходящее. Вера Акульки, по ромски Азы, в дядьку Друца - безгранична. Федя же иногда задаёт чрезвычайно неудобные вопросы:

  
  —Сам и учишься; сам, да не сам. Режется из тебя, дубины-чурбана, скрипка драгоценная: деки, гриф, завитушки по бокам. Льется в тебя, как в стакан этот; скоро, не скоро, а будет полон. Так что не бегай — неполным, недорезанным.
  Стало железным лицо напротив.
  Ледяным стало.
  — Можешь не успеть, мил-друг Феденька.
  — Чего не успеть-то?
  — Обратно добежать, — сказала.

  А тот, кто затеял всю эту игру с поселением и побегом издалека наблюдает... И умирают один за другим крестники крымских Тузов, только вот у Княгини да Друца всё в порядке... Конечно же, в итоге создаётся впечатление, что предали они Закон, и теперь их ищет и облавная полиция, и свои же законные.

  
  Именно поэтому я, Циклоп, предлагаю вам, всем четверым, свою «крышу». Не удивляйтесь, это общепринятый термин. Можно сказать, интернациональный.
  

  Даже не надеюсь, что этим рваным "пересказом" мне хоть чуть-чуть удалось передать атмосферу книги. А в неё действительно стоит окунуться. Бесшабашность на грани отчаяния, запахи крымского базара, холодная сталь трезвых расчётов и оглушительный шум табора - здесь есть всё. И романсы, так похожие на аутентичные времени:

  
  И жизнь не прошла, и сирень не опала,
  И воздух весною пьянит, как всегда,
  И в вечере плещется млечность опала,
  Но где-то — беда…

  Хочу ещё только сказать про пару стилистических особенностей. Я, например, не люблю повествование от второго лица. Все эти "ты идёшь", "ты видишь" обычно делают текст тяжёлым и трудным для восприятия. Но Олди смогли использовать этот приём так, что выглядит это доверительной беседой с персонажем, причём непонятно - то ли некая высшая сила вопрошает, "ты помнишь, Княгиня?", то ли ты сам, читатель, это спрашиваешь...

  И ещё в книге, конечно же, есть характерные для Олди перебивки. Здесь они носят название "Заметки на полях" и предоставляют читателю возможность заглянуть в глаза и главным, и совсем третьестепенным героям. И миниатюры эти - просто мурашечные, иногда открывающие персонажа лучше, чем если бы про него написали сто страниц:

  
  Заглянуть в глаза пехотному капитану очень трудно, из-за вечно застилающей их стеклянной мути отупения, трудно, но можно, и тогда проглядывает:
  ...сугроб.
  У сугроба притулилась молодая, доверчивая березка. Качает тонкими ветвями, ахает в испуге. Снег кругом ноздреватый, мокрый; птица с розовой грудкой прыгает, высматривает пищу. Сверху валится на головы мокрая простыня неба, разодранная на востоке зарей. Где-то ржет лошадь.
  Выстрел.
  Везет же людям: стреляются…
  Если крепко ухватить за вихры Акульку Луковку, а она не зажмурится от страха смертного, то меж серыми искрами ее глаз можно разглядеть:
  ...ива.
  На берегу, у самой воды. Отчего плакучая? веселая ива. Весенняя. Склонилась ветвями к плеску-щебету, клейкими листочками вся обвешалась. Одинокий муравей по стволу карабкается. Два щегла в кудрях запутались, друг перед дружкой песнями щеголяют. Треплет ветер желтые косы, расплетает ленты, охальник. Ну и ладно, хоть день, да мой. Пусть.
  То не ива — девка; и не девка — ива.
  Не подумайте.

  Из тех редких случаев, когда закрыв книгу некоего цикла, я моментально хватаюсь за следующую...

  
  Миг силы, миг власти.
  Миг хмельной воли и вседозволенности.
  Миг, за которым — смерть.
  Моргни — уйдешь.
  Но Безносая уличной побирушкой обождет у порога. Время еще есть, времени еще навалом — дожить взахлеб.
  Успется.

  85

  195