Рецензия на книгу

• 

  Аноним8 ноября 2014 г.

  Довольно занудная история о жизни милой маленькой Эффи Брист вышедшей, по ее собственным словам, из тщеславия, за мужчину, старше ее на 22 года. Где-то к середине книга радует тем, что не могло не случиться с женщиной-ребенком в маленьком скучном городке при вечно занятом, и хоть и ласковом, но очень занудном муже: случился роман с красавцем-ловеласом. Роман от скуки, Эффи даже не любит своего любовника. И ведь даже о таком пикантном событии как адюльтер Фонтане умудряется рассказывать так, что зеваешь от скуки: Эффи у него просто уходит одна на долгие прогулки. Все. Больше ни слова. ни о подозрениях мужа, ни о необычном поведении самой изменщицы. Мучения совести у Эффи начинаются позже, да и то не от своего поступка^
  

  
  «Я перед ним виновата, – повторила она. – Виновата. Но разве меня тяготит чувство вины? Нет. И, по-моему, в этом весь ужас. Ведь то, что меня угнетает, это совсем другое – страх, безумный страх и вечное опасение, что вся эта история когда-нибудь выйдет наружу, И кроме страха... стыд. Мне стыдно. Но по-настоящему я ни в чем не раскаиваюсь. И мне стыдно только того,., что я все время должна была лгать и обманывать.

  т.е. Эффи боится последствий своего поступка. Проходит шесть долгих лет, подрастает дочка, Эффи с мужем - счастливая пара, но тут случайно муж обнаруживает любовные письма.
  Почему Эффи хранила их? Из книги вовсе не показалось мне, что она сентиментальна, да и хранить письма того, к кому не было чувства, о чем хочешь забыть... Как минимум странно. Только и остается думать, что надо же было автору как-то вывести эту историю наружу. Вот и нашлись письма.
  А дальше история становится интересной. Сначала Инштеттен - муж-рогоносец, совершенно не чувствующий ненависти к любовнику и продолжающий любить жену, принимает решение вынести сор из избы исключительно в угоду светским условностям, как говорит его друг и секундант, соглашаясь с правотой мужа Эффи:
  

  
  Мир таков, как он есть, все идет в нем не так, как нам хочется, а как это нужно другим. «Божий суд», о котором высокопарно говорят некоторые люди, – чепуха! Наш культ чести, наоборот, – дань идолопоклонству, и все-таки нам приходится поклоняться идолам, покуда они существуют.

  И только пост-фактум Инштеттен думает о том, что письма можно было просто сжечь. Я уж не говорю о том, что их можно было не читать: это в голову хранителю чести даже не приходит. Как не приходило в голову и тогда, шесть лет назад, что 16-летняя девочка будет скучать в одиночестве и ее роман лишь вопрос времени.
  Дальше радуют родители:
  

  
  Но самое грустное – и для нас и для тебя (да, и для тебя, насколько мы тебя знаем) – это то, что и родительский дом для тебя теперь тоже закрыт. Мы не можем предложить тебе приюта у нас в Гоген-Креммене, не можем дать тебе тихого пристанища в нашем доме, ибо это означало бы отрезать себя от целого мира, а делать этого мы решительно не намерены. И не потому, чтобы мы были уж очень привязаны к обществу и рассматривали разрыв с тем, что именуют «обществом», как совершенно невозможное, нет, не потому, а просто потому, что мы не хотим скрывать своего отношения к тому, что случилось, и хотим выразить, прости мне эти слова, наше осуждение твоего поступка, поступка нашей единственной и столь нами любимой дочери...»

  Вот так в угоду общественному мнению мать отказывается дать крышу над головой собственной дочери. Впрочем, родители посылают Эффи деньги, на которые она живет, а через 3 года, когда она заболевает, прекращают быть "великими инквизиторами" и Эффи возвращается домой.

  Мое впечатление от книги? Грустное. Так предсказуем и понятен поступок Эффи, так бесчеловечен холодный, рассудочный поступок ее мужа. Да, именно в силу своей рассудочности он и становится для меня жестоким и бесчеловечным. Да и сам Интшеттен думает примерно так же:
  

  
  сначала явилась убежденность в своей правоте, чувство выполненного долга, потом поползли сомнения.
  «Вина, – убеждал он себя, – если таковая, вообще говоря, существует, не зависит от места и времени и не может, следовательно, уменьшиться с течением времени. Всякая вина требует искупления, в этом есть смысл. Простить за давностью было бы выражением слабости, решением половинчатым, в котором есть, по меньшей мере, что-то прозаическое».
  ...
  Но в тот самый момент, когда ему все стало ясно, он снова начал сомневаться во всем: «Нет, давность существует, может быть это понятие даже самое разумное, хотя оно и звучит прозаически; впрочем, так звучит все, что разумно. ...
  ..
  Когда я вспоминаю его последний взгляд, взгляд человека, покорившегося судьбе, я читаю в этом взгляде, таившем улыбку: «Ну, Инштеттен, рыцарь принципов... Уж от этого вы могли бы избавить меня, так же как, впрочем, и себя». И, кажется, он прав. В глубине души я знаю, что он прав... Ведь если бы я чувствовал к нему смертельную ненависть, если бы у меня вот здесь было желание мести... Желание мести – ужасная вещь, но это по крайней мере живое человеческое чувство! А ведь я устроил спектакль в угоду предрассудкам. У меня все было наполовину игрой, наполовину все было комедией. А теперь я вынужден и дальше ломать эту комедию».

  (выделение жирным мое). Вот только, как говорится, "хорошая мысля приходит опосля". И этот "спектакль" стоил жизни человеку, ребенку матери, а одной вполне счастливой в прошлом и возможно, сумевшей бы снова стать счастливой, паре этого самого счастья.

  6

  502