Рецензия на книгу

• 

  australia_green19 октября 2014 г.

  После прочтения я была очень удивлена, не найдя единомышленников.

  Сейчас будет очень долгое вступление.

  Прежде, чем написать рецензию, хотелось убедиться, что никто не высказал еще леденящую мою душу мысль, в которой и заключается для меня смысл книги. 26 страниц с рецензиями.. Честно говоря, уж лучше я повторюсь.

  Характер и личность Холдена, безусловно, заслуживают огромного внимания, и ставятся автором на первое место. Это-то и сбивает большинство читателей с толку. К тому же, множественные мнения о том, что книга якобы именно этим и примечательна, для того и написана и т.д., которые я встречала в том числе в аннотациях - как тут не запутаться? Несмотря на это, многие отчаянные искатели все же в определенный момент вспоминают о названии книги (ведь всегда хочется понимать замысел автора, не так ли) и задумываются: к чему это? что я пропустил? возможно, стоит перечитать повнимательней... а, вот оно, нашел: "если ты ловил кого-то вечером во ржи..."! ну, теперь-то все ясно!"
  Да неужели? Прямо-таки сразу все стало ясно? Дальше можно не искать? Ладно-ладно, дело ваше, но я все же продолжу, с вашего позволения.

  Конечно, каждый волен искать в произведениях свой смысл и свою истину. В этом и заключается вся прелесть книг: кто-то наслаждается сюжетом, кто-то языком, чье-то сознание будоражат характеры персонажей, чье-то - атмосфера, наполняющая книгу. Я не сторонница криков о чем-то вроде "да как вы можете!" , "да тут вообще не об этом!", "да где вы это увидели, я не понимаю!", или наоборот: "да как вы этого не видите!", и так далее. Потому что всегда найдутся люди, которые думают так же, как ты, и яростные противники твоего мнения скорее всего тоже сразу прибегут. Но меня очень удивило, что я не встретила ни одного упоминания основной идеи, которую я углядела в романе Селинджера. Надеюсь, я просто прочитала недостаточно много рецензий и отзывов (не забываем про 26 страниц).

  Сразу хочу сказать, что я сейчас не претендую на уникальность в понимании литературных произведений. Просто этот смысл стал как раз тем самым, что поразило меня в самое сердце, меня буквально пробрало, и мурашки забегали по коже. Я тут же схватила карандаш и подчеркнула несколько абзацев, а потом еще хорошенько прогладила разворот на том месте, чтобы книга на нем открывалась в первую очередь.

  Сейчас я плавно подбираюсь к главному (море спойлеров и цитаток).

  Вообще, читатели, знакомые с другими произведениями Сэлинджера, наверняка обращали внимание на роль в них родственных уз. И при прочтении "Над пропастью во ржи" сложно не заметить, с каким нежным и глубоким чувством Холден вспоминает своего брата Али. Но главная роль, на мой взгляд, здесь все же досталась Фиби. Очень много раз на протяжении книги Холден восхищается своей маленькой сестренкой, все время говорит о том, что она не такая, как другие дети, смышленая, аккуратная, хорошенькая во всех своих проявлениях. И это греет его душу, вспоминая об этой малышке, он сразу отбрасывает все свои мысли о несовершенстве мира, потому что для него благодаря этой девочке мир становится чуточку совершенней и светлей.

  
  На стуле около кровати лежало платье Фиби. Она очень аккуратная для своих лет. Понимаете, она никогда не разбрасывает вещи куда попало, как другие ребята. Никакого неряшества. На спинке стула висела светло-коричневая жакетка от костюма, который мама ей купила в Канаде. Блузка и все прочее лежало на сиденье, а туфли, со свернутыми носками внутри, стояли рядышком под стулом. Я эти туфли еще не видел, они были новые. Темно-коричневые, мягкие, у меня тоже есть такие. Они очень шли к костюму, который мама ей купила в Канаде. Мама ее хорошо одевает, очень хорошо. Вкус у моей мамы потрясающий — не во всем, конечно. Коньки, например, она покупать не умеет, но зато в остальном у нее вкус безукоризненный. На Фиби всегда такие платьица — умереть можно! А возьмите других малышей, на них всегда какая-то жуткая одежда, даже если их родители вполне состоятельные. Вы бы посмотрели на нашу Фиби в костюме, который мама купила ей в Канаде! Приятно посмотреть, ей-богу.

  Во время ночной беседы с сестренкой у них случается спор. И девочка просит Холдена подумать о том, чего ему на самом деле хочется. Что он по-настоящему любит. Просит вспомнить самое настоящее. Холден думает мучительно и долго, и что же в итоге?

  
  — Понимаешь, я себе представил, как маленькие ребятишки играют вечером в огромном поле, во ржи. Тысячи малышей, и кругом — ни души, ни одного взрослого, кроме меня. А я стою на самом краю скалы, над пропастью, понимаешь? И мое дело — ловить ребятишек, чтобы они не сорвались в пропасть. Понимаешь, они играют и не видят, куда бегут, а тут я подбегаю и ловлю их, чтобы они не сорвались. Вот и вся моя работа. Стеречь ребят над пропастью во ржи. Знаю, это глупости, но это единственное, чего мне хочется по-настоящему. Наверно, я дурак.

  
  С одной стороны, что-то очень глубокомысленное, с другой - довольно бессмысленное, ведь не существует на свете такого занятия, то есть Холден просто снова утопает в своих размышлениях и философии, а по существу ему сказать-то и нечего. Ладно, подождем, что будет дальше.

  Читаем. И вот после долгих размышлений главный герой наконец придает четкие очертания своему желанию уехать:

  
  Тут я сел на скамью. Я задыхался, пот с меня лил градом. Просидел я на этой скамье, наверно, около часа. Наконец я решил, что мне надо делать. Я решил уехать. Решил, что не вернусь больше домой и ни в какие школы не поступлю. Решил, что повидаюсь с сестренкой, отдам ей деньги, а потом выйду на шоссе и буду голосовать, пока не уеду далеко на Запад. Я решил — сначала доеду до Холленд-Таннел, оттуда проголосую и поеду дальше, потом опять проголосую и опять, так, чтобы через несколько дней оказаться далеко на Западе, где тепло и красиво и где меня никто не знает. И там я найду себе работу. Я подумал, что легко найду работу на какой-нибудь заправочной станции у бензоколонки, буду обслуживать проезжих. В общем, мне было все равно, какую работу делать, лишь бы меня никто не знал и я никого не знал. Я решил сделать вот что: притвориться глухонемым. Тогда не надо будет ни с кем заводить всякие ненужные глупые разговоры. Если кто-нибудь захочет со мной поговорить, ему придется писать на бумажке и показывать мне. Им это так в конце концов осточертеет, что я на всю жизнь избавлюсь от разговоров. Все будут считать, что я несчастный глухонемой дурачок, и оставят меня в покое. Я буду заправлять их дурацкие машины, получать за это жалованье и потом построю себе на скопленные деньги хижину и буду там жить до конца жизни. Хижина будет стоять на опушке леса — только не в самой чаще, я люблю, чтобы солнце светило на меня во все лопатки. Готовить еду я буду сам, а позже, когда мне захочется жениться, я, может быть, встречу какую-нибудь красивую глухонемую девушку, и мы поженимся. Она будет жить со мной в хижине, а если захочет что-нибудь сказать — пусть тоже пишет на бумажке. Если пойдут дети, мы их от всех спрячем. Купим много книжек и сами выучим их читать и писать.

  Казалось бы, нет поводов отказываться от такой замечательной перспективы. Не будет больше этой человеческой грязи кругом, живи себе обособленно, наслаждайся, чем хочешь, наблюдай со стороны. Вполне неплохой вариант для нашего героя, насколько мы успели его узнать. Но тут сверху обрушивается Главная цитата и разбивает вдребезги твердую уверенность Холдена, переворачивая его мир раз и навсегда.

  Главная цитата

  
  

  И вдруг я ее увидел. Увидел через стеклянную дверь. А заметил я ее потому, что на ней была моя дикая охотничья шапка — ее за десять миль видно, эту шапку.

  Я вышел на улицу и стал спускаться по каменной лестнице навстречу Фиби. Одного я не понимал — зачем она тащит огромный чемодан. Она как раз переходила Пятую авеню и тащила за собой громадный нелепый чемодан. Еле-еле тащила. Когда я подошел ближе, я понял, что это мой старый чемодан, он у меня был еще в Хуттонской школе. Я никак не мог понять, на кой черт он ей понадобился.

  — Ау! — сказала она, подойдя поближе. Она совсем запыхалась от этого дурацкого чемодана.

  — Я думал, ты уже не придешь, — говорю я. — А на кой черт ты притащила чемодан? Мне ничего не надо. Я еду налегке. Даже с хранения чемоданы не возьму. Чего ты туда напихала?

  Она поставила чемодан.

  — Мои вещи, — говорит. — Я еду с тобой. Можно, да? Возьмешь меня?

  — Что? — Я чуть не упал, когда она это сказала. Честное слово, у меня голова пошла кругом, вот-вот упаду в обморок.

  — Я все стащила по черной лестнице, чтобы Чарлина не увидела. Он не тяжелый. В нем только два платья, туфли, белье, носки и всякие мелочи. Ты попробуй подыми. Он совсем легкий, ну, подыми… Можно мне с тобой, Холден? Можно, да? Пожалуйста, можно мне с тобой?

  — Нет, нельзя. Замолчи!

  Я чувствовал, что сейчас упаду замертво. Я вовсе не хотел кричать: «Замолчи!», но мне казалось, что я сейчас потеряю сознание.

  — Почему нельзя? Пожалуйста, возьми меня с собой… Ну, Холден, пожалуйста! Я не буду мешать — я только поеду с тобой, и все! Если хочешь, я и платьев не возьму, только захвачу…

  — Ничего ты не захватишь. И не поедешь. Я еду один. Замолчи!

  — Ну, Холден, пожалуйста! Я буду очень, очень, очень — ты даже не заметишь…

  — Никуда ты не поедешь. Замолчи, слышишь! Отдай чемодан.

  Я взял у нее чемодан. Ужасно хотелось ее отшлепать. Еще минута — и я бы ее шлепнул. Серьезно говорю.

  Но тут она расплакалась.

  — А я-то думал, что ты собираешься играть в спектакле. Я думал, что ты собираешься играть Бенедикта Арнольда в этой пьесе, — говорю я. Голос у меня стал злой, противный. — Что же ты затеяла, а? Не хочешь играть в спектакле, что ли?

  Тут она еще сильнее заплакала, и я даже обрадовался. Вдруг мне захотелось, чтобы она все глаза себе выплакала. Я был ужасно зол на нее. По-моему, я был на нее так зол за то, что она готова была отказаться от роли в спектакле и уехать со мной.

  — Идем, — говорю. Я опять стал подниматься по лестнице в музей. Я решил, что сдам в гардероб этот дурацкий чемодан, который она притащила, а в три часа, на обратном пути из школы, она его заберет. Я знал, что в школу его взять нельзя. — Ну, идем, — говорю.

  Но она не пошла в музей. Не захотела идти со мной. Я пошел один, сдал чемодан в гардероб и опять спустился на улицу. Она все еще стояла на тротуаре, но, когда я подошел, она повернулась ко мне спиной. Это она умеет. Повернется к тебе спиной, и все.

  — Никуда я не поеду. Я передумал. Перестань реветь, слышишь? — Глупо было так говорить, потому что она уже не ревела. Но я все-таки сказал «Перестань реветь!» на всякий случай. — Ну, пойдем. Я тебя отведу в школу. Пойдем скорее. Ты опоздаешь.

  
  Финальный аккорд, эхо последней затихающей ноты в моей голове. Гробовая тишина. Первые аплодисменты. И я говорю "спасибо".

  Что произошло в этот момент внутри у Холдена? Во многих рецензиях видела фразу "не решился" или "не хватило духу".. Сдается мне, тут кое-что посильнее. В общем и целом этому парню как будто нечего терять, потому что у него ничего нет, что бы он по-настоящему любил или хотел, кроме "стеречь ребят над пропастью во ржи". Он может делать со своей жизнью все, что угодно, это правда. Лететь в любую пропасть, наплевать на все, уйти ото всех. И вдруг он видит, что его сестренка, малышка Фиби, готова прыгнуть следом за ним. Ведь она его просто обожает, не может ее любимый брат поступить неправильно. Ужасное осознание приходит к нему: что же это, моя чудесная девочка пропадет вместе со мной? Уйдет из школы, не станет играть в спектакле, читать не станет, развивать свои таланты? Что, страшно, Холден, не так ли? Вот и настало время понять, что ты ответственен не только за себя, поймать ее над пропастью, ведь эта малышка не видит, куда бежит, она всего лишь бежала за тобой. Тебе достаточно развернуться и пойти в правильном направлении. Пусть правильном для нее, а не для себя, но ведь ты именно этого хотел: помогать ребятишкам не сбиться с пути. Нет, ты никуда не поедешь. Ты останешься рядом и впредь будешь оберегать ее своим примером. Потому что, как верно процитировал бывший учитель Холдена одного психоаналитика:

  
  «Признак незрелости человека — то, что он хочет благородно умереть за правое дело, а признак зрелости — то, что он хочет смиренно жить ради правого дела».

  Да, Холден прав: невозможно "стереть всю похабщину со всех стен на свете", а вот сберечь одну замечательную девочку можно вполне. Ради этого стоит повзрослеть и взять себя в руки, и перестать творить все, что тебе заблагорассудится. Ради этого стоит изменить свою жизнь и стать примером для подражания. В этом и есть настоящий бунт против системы: перестать быть инфантильным подростком, пусть и мудрым, и с горящим сердцем, полным яростного отторжения ко всей грязи этого мира, и направить всю свою настоящесть в то русло, через которое ты еще можешь изменить мир - на помощь маленькой светлой душе, пока не сбившейся с пути.

  3

  27