Рецензия на книгу
Лолита
Владимир Набоков
Mr_Kukin8 сентября 2014 г.Много слышал отзывов о данном романе еще в советские времена. Отзывы противоречивые, но большинство восторженные. Тогда даже немного почитал, взяв у продвинутого приятеля с трудом добытый экземпляр на денек, но не впечатлился, оставив право восхищаться сим произведением жаждущим прикасаться к запретному советским гуманитариям. Сейчас мне за тридцать и я таки взялся за это чтиво из соображений необходимости хоть и с огромным опозданием, но прикоснуться к прекрасному, ведь судя по многочисленным накопившимся в интернете отзывам, это роман о любви (!). Итак, я в предвкушении красивых описаний пусть и порицаемой обществом, порочной, но искренней и чистой любви. Я жаждал душевных переживаний и искренне готов был сочувствовать главному герою. Думал, Набокову, как литературному гиганту под силу обернуть откровенно грязноватый сюжет в лирическую мантию. И с чего я вообще это взял?!
В общем, ощущение гадливости начинало поддушивать при прочтении первых описаний срамной страсти этого брюхача Гумберта (про брюхача чуть позже) к молодой нимфетке (им же выдуманное слово). Не возникло ни малейшего сопереживания этим терзаниям похотливого циника. Себя г-н Гумберт видимо из соображений оправдания своей надменности, выписывает брутальным широкоплечим красавцем, к которому юная особа, впервые возбужденная разницей между инь и янь не может не почувствовать животного притяжения. Это он сам так себе надумал. Однако не верю в красоту происходящего и близко. Гумберт никогда не занимался собой, он вообще не спортивен, откуда? Ведь кроме секса этот аристократ не подвергает своё расчудесное тело физическим нагрузкам, даже теннисную ракетку в руках не держал... Вероятно, поэтому этот тип мне представлялся этаким лысым (казните меня, но этот образ навеян фотографиями самого Набокова, ибо он представлялся мне воображающим все описываемое в красках) неинтересным типом, заплывшим в разных местах жиром, и почему то обильно поливающим себя одеколоном. В моём, пылающем при прочтении этого романа мозгу, возникал образ брюхатого сорокалетнего словоблудливого брюзги. Нет, это не брутальный мужчина, которого можно было бы неимоверным напряжением нравственных струн вообразить на месте взрослого опекуна совсем юной девы, который научил бы ее прекрасному и развеял бы все оттенки порочного.
В этом чаде изощрённых сравнений, рождаемых фантазией меланхолического развратника, я не находил ни единого романтизированного элемента.
Он не воспел красоту, хотя и использовал витиеватые сравнения, ни разу не употребив грубой пошлости (спасибо на этом, интересно, сколько же было напряжений мысли в попытках скрыть то, что плоть требует называть своими именами). И что за этим стоит? Что если не рефлексия по нереализованным фантазиям пятидесятилетнего художника. Насколько мне известно роман был закончен, когда автору было под шестьдесят и он совсем, судя по фотографиям, не выглядел демоническим красавцем (бичуйте меня, но эта мысль не оставляла меня ни на минуту).
Это взгляд на нежнорозовую красоту молодой нимфы через чёрные очки стареющего намудренного (не могу употребить слово умудренного) опытом писателя.
Так можно смотреть на багряный закат через узкий проем амбразуры или исполнять задушевную песнь, аккомпанируя себе бренчанием алюминиевых ложек о кастрюли. Вы над чем посмеялись, сэр художник? Мне не смешно...841