Рецензия на книгу

• 

  Аноним28 июля 2014 г.

  34. О, Солон, Солон!
  Что-то не так с романом Стейнбека. Вопреки ортодоксальности (традиционности) романа, классической композиции и линейному повествованию, есть в нём какой-то разрыв, несоответствие, диссонанс. Местами Стейнбек кажется чрезвычайно проницательным, а через две-три страницы - становится наивным, догматичным, плоским. Быть может, стоило ограничиться только историей Гамильтонов, не пытаясь сочетать несочетаемое, Гамильтонов и Трасков, и не добавляя мистера Ли в качестве «бантика сбоку». Стейнбек назвал этот роман своим главным произведением, в котором «есть всё, что я смог узнать на протяжении всех этих лет о своем ремесле или профессии». Возможно, именно «всё» и стало фатальной ошибкой: иногда, стремясь «озарить путь», можно неумышленно ослепить читателя.

  Сложно воспринимать «К востоку от Эдема» как единое целое, элементы романа настойчиво пытаются «выпрыгнуть» из общей картины: герои – бледные тени, скорее, абстрактные идеи, чем «живые» люди; две повествовательные линии – история Трасков и история Гамильтонов – хотя и существуют в одном времени и пространстве, но в концептуальном смысле никогда не пересекаются; символика библейских аллюзий - слишком груба и навязчива. Странное впечатление, лучший эпизод романа, на мой взгляд, это описание полёта Оливии. А над самой книгой летает страх смерти... Почему?

  Главный идейный смысл романа полностью прозрачен, он не ускользнёт даже от невнимательного читателя – настолько явно он декларируется автором. Идею эту можно обозначить следующим образом: судьбу и смысл человеческого бытия определяет свободный выбор человека. Формулировка Стейнбека гораздо короче и изящнее: «можешь господствовать». Но поскольку эта идея очевидна и в силу своей очевидности не представляет особого интереса, гораздо любопытнее (хотя, может быть, и бессмысленнее) взглянуть на роман через призму тридцать четвертой главы, в которой, как представляется, «скрыт» мучительный страх смерти.

  В этой короткой и необязательной главе, авторском философском отступлении, Стейнбек обозначил сразу три волнующие его «темы»:
  

  • Нельзя судить, счастлив ли человек, пока он не умер.
  • Об одной-единственной тайне человечества.
  • О правиле жизни.

    Итак,

  • Первая «тема» отсылает нас к истории Креза, которая, как отмечает Монтень, «известна всякому ребёнку». Эта поучительная история, демонстрирующая «шаткость и изменчивость человеческих судеб», получает у Стейнбека следующее объяснение:

  
  

  
  Когда умирает человек, который имел деньги, вес, власть и другие вещи, вызывающие зависть, а живые подсчитывают его богатство, его труды, заслуги и памятники, то сам собой возникает вопрос: «Какую он прожил жизнь — хорошую или плохую?», то есть люди спрашивают то же самое, о чем другими словами спросил Крез. Зависть прошла, и теперь человека меряют вечной меркой: «Любили его или ненавидели? Причинила его смерть горе или, наоборот, вызвала радость?»

  Человека можно назвать счастливым, если его смерть вызвала горе: звучит довольно двусмысленно. Но вернемся к Монтеню, в его интерпретации ответ мудрого Солона, не советовавшего Крезу считать себя счастливым при жизни, означает, что милости или удары судьбы не составляют счастья или несчастья человека. Судить, был ли человек счастлив, следует не столько по жизни этого человека, сколько по его смерти. Богатство, слава, положение – не имеют значения, важно смог ли человек достойно умереть. Поэтому, как говорил Плиний, мгновенная смерть – есть высшее счастье человеческой жизни. У Стейнбека несколько иной смысл: «хорошая» жизнь, по Стейнбеку, эта та, окончание которой вызывает горе у окружающих. Поэтому возникает вопрос, как сделать свою жизнь «хорошей»?

  2. Трагедию человеческой жизни, а равно и её содержание, Стейнбек трактует как борьбу добра со злом в душе человека, которая совершается при свободной воле человека. Иными словами, человек «господин всех своих проявлений, не только поступков, но и лежащих в их основе стремлений и даже чувств». «Да, у человечества есть одна-единственная тайна. Все наши романы, вся поэзия вертятся на непрекращающейся борьбе добра и зла в нас самих».
  Древняя христианская истина: выбирая добро, человек соединяется с Богом и тем самым возрастает в свободе, наоборот, избирая зло, он «порабощается греху – своим порочным страстям, освобождение от которых требует немалого подвига при содействии Божественной благодати». Но если «исключить» христианство, - а главные герои Стейнбека являются если не атеистами, то, по крайней мере, сомневающимися - будет не вполне понятно, как и на каком основании происходит в человеке этот выбор между добром и злом?
  Из декларируемой автором свободы человеческой воли следует, что человек не является ни добрым, ни злым по своей природе. Поэтому не ясно, на основании чего Стейнбек делает следующее заключение:
  

  
  Я полон сомнений, но для меня несомненно, что под наружным покровом слабости каждый хочет быть хорошим и чтобы его любили.

  Представляется более справедливой иная формулировка: каждый хочет, чтобы его любили таким, какой он есть. Возможно, сталкиваясь с нелюбовью или не одинаковой любовью (в данном случае, отца к сыновьям) желание любви (если оно существует) может трансформироваться примерно следующим образом: каждый хочет, чтобы его любили, хотя бы уважали, хотя бы боялись, хотя бы ненавидели, т.е. каждому хочется внушать людям хоть какое-то чувство. Но с другой стороны, желание любви – это пассивное чувство, и в романе не говорится ничего о том, как достичь абсолютного добра в христианском понимании - «возлюбить ближнего своего как самого себя».

  3. Основываясь на понимании человеческого счастья и главной тайны человечества, Стейнбек даёт рекомендацию о «правиле жизни»:
  

  
  Если вы или я оказываемся перед выбором подумать или поступить так или иначе, мы всегда должны помнить о смерти и стараться жить так, чтобы наша смерть никому не доставила радости.

  Стейнбек, кажется, придаёт смерти черты чего-то небывалого и исключительного, даже удивительного, представляя смерть отдельного человека как некое событие большой важности для человечества. Смерть другого, даже богатого и знаменитого, может вызывать в людях не только радость или горе, чаще всего она оставляет их равнодушными. Но Стейнбеку, кажется, не безразлично отношение к нему после смерти. Не скрывается ли в этих словах беспокойство (тщетное по своей сути) о мирской славе? И не значит ли это, что человек, думающий или чувствующий подобным образом, боится забвения и жаждет бессмертия? Может быть, в этом же контексте следует понимать и «странные слова» Ли:
  

  
  Мое (земное время) тоже должно бы кончаться, но я этого не чувствую. Я словно бы бессмертен. Когда-то, когда был совсем молодым, я знал, чувствовал, что смертен, а сейчас нет. Смерть отступила. Не знаю, нормальное ли это чувство.

  Только, увы, смерть никогда не отступает…

  19

  181