Рецензия на книгу

• 

  Аноним5 июля 2014 г.

  -И вовсе русские не арийцы,- вдруг заявил человек, похожий на мышь.
  Все посмотрели на него.
  -Нет, ты ошибаешься,- возразил плешивый.- Арийцы. У нас же был с ними договор.
  -Они – ублюдки, большевистские ублюдки. А вовсе не арийцы. Это установлено.
  -Ошибаешься. Поляки, чехи и французы – вот те ублюдки. А русских мы освобождаем от коммунистов. И они арийцы. Конечно, исключая коммунистов. Ну, разумеется, не господствующие арийцы. Просто рабочие арийцы. Но их не истребляют.
  Мышь растерялась.
  -Да они же всегда были ублюдками,- заявил он.- Я знаю точно. Явные ублюдки.
  -Теперь все уже давно переменилось, как с японцами. Японцы теперь тоже арийцы, с тех пор как сделались нашими союзниками. Желтолицые арийцы.
  

  Когда на первых десяти страницах романа развернулся расстрел русских партизан во время Великой отечественной войны, я понял, что передо мной развернется очень интересное произведение. А что чувствовал рядовой немецкий солдат? Что думал? Что осознавал и что видел? Правильно сказал один из главных героев, что пока они не стали проигрывать, то не испытывали жалости к противнику, выжигая деревни и города. Кровавое безумие, бравада и наглость улетучиваются, когда получают жесткий отпор и уже бывалый немецкий солдат смотрит на мертвого русского с состраданием.

  
  Иной раз, как поглядишь, сколько мы тут в России поразрушили – просто страшно становится. Как думаешь, что они сделали бы с нами, если бы подошли к нашей границе? Ты об этом когда-нибудь думал?
  

  Время жить и время умирать, что может быть проще и гениальней? Человек с фронтовой бойни отправляется в отпуск, на Родину, домой. Какой его должен ожидать контраст. По крайней мере, он ожидает этот контраст. У Германа есть хороший фильм на схожую тему «Двадцать дней без войны». Но как всё-таки различны истории русского и немецкого военного. Если герой Никулина в фильме оказавшись дома видит небывалый душевный подъем среди советских людей, он видит воодушевление, благодарность людей, постепенное восстановление разрушенного, то Гребер Ремарка видит лишь разрушенный дом, беспорядок, упадок, ненависть людей и постоянные бомбежки. Обоим героям в итоге пришлось вернуться на передовую, только герой Никулина вернулся воодушевленным, а Гребер раздавленным. При чем раздавил Гребера не уничтоженный дом и не потерянные родители, а любовь, которую он обрел в этот краткий миг отпуска, вынужденная разлука с любимой и неизвестность, в которой он её оставлял.

  Больше всего в произведениях Ремарка мне нравятся второстепенные персонажи, которые являются обычно фоном, ни один из них особенно не выделяется в повествовании, но почти все они любопытны – солдат, который весь отпуск спал, досыпая всё то, что недоспал на войне, нацист, отправивший школьного учителя в концлагерь из-за детской обиды, который кажется добродушным малым или фронтовик, который весь свой отпуск разыскивал жену, а найдя её исхудавшей, предпочел ей толстуху из казармы. Эти персонажи создают специфическую атмосферу произведений автора. И в каждом произведении Ремарка присутствует эти странные, но правдоподобные персонажи.

  Роман называется «время жить и время умирать», что предполагает изображение жизни военной и жизни мирной. Что делать, если мирная жизнь так напоминает военную? Так получилось, что у многих немецких мирных граждан далеко от фронта во время, описываемое автором, шло не время жить, а время умирать. Гребер, оказавшись дома, видел кругом постоянные смерти, почти такие же, как на войне. А немой вопрос: «Зачем всё это?» Остался без ответа. На него и нет ответа. И Гребер не мог вернуться прежним после всего увиденного, не мог продолжать воевать как раньше, что и привело к трагическому финалу истории.

  P.S.

  
  -Этого нельзя простить, никогда,- сказал кто-то позади Гребера.
  Он обернулся. Женщина в красивой кокетливой шляпке, не отрываясь, смотрела на детей.
  -Никогда!- повторила она.- Никогда! Ни на этом свете, ни на том.
  Подошел патруль.
  -Разойдись! Не задерживайся! А ну, разойдись! Марш!
  Гребер пошел дальше. «Чего нельзя простить?- размышлял он.- После этой войны так бесконечно много надо будет прощать и нельзя будет простить! На это не хватит целой жизни».

  8

  62