Рецензия на книгу

• 

  Petr_Gord27 июня 2014 г.

  Книгу задля прочтения мне яростно не советовали. А более того, заплевывали раскатистой Литуя неистовства от сквозившей аморальности фабулы и романа в целом. Ну что ж, я решила самовольно окунуться в проецируемую бездну, где и моя эго-идентичность зажгла спичку.

  Надо отметить, что крылья сего произведения разнятся меж собой колоссально; потому впечатления первые толику полярны последним. Рассказываю.
  Первые страницы содействовали моему "импрессо" коронованием автора, опьянением исключительным слогом, который я в сию же определила на самую критической высоты облачную перину ватной, магнетической поволоки. "Самый вкусный слог из однородцев, -- Заявила с подобострастием, -- приводящий в нелегкий, но в оглущающий трепет все-все, утверждаю, рецепторы, не обойдя изнаночные закоулки". Заключила поспешно я так же, что мотивы нечестивого рода в сюжетной линии -- ключевые, первоплановые и внеморальны, но с умножением притязательны.

  . Но своенравный ( тем и прекрасный) червячок в том, что в "любимые" едва ли ни одного героя я не подчеркнула. Почему? Представьте себе следующую тесную сплесень в единой косе романа: Испепеляемый гниением, зияющий червоточинами и губкой смрада вихор -- егозистая, лоснящаяся змея вплетается в локон некоей глубины страданий, что всегда вершинны; самые эти частности динамичны, эквивалентны и равнооценимы; и будь одна из них преобладаема, хоть чуточку длиннее, увесистей и концентрированней -- косу-роман по праву обесчестили словом "сальность", кличем
  " НЕПРИСТОЙНОСТЬ!" Множественные критики с запотевшими очками, щурившиеся и увечные -- так, впрочем, и делают, скованные предвзятым заключением, окаймленной иконкой суждения, обозрев чету квадратов перспективы лишь с левого крыла гештальтисповедавшей набоковской птицы. И потому как притязания, так и ровным счетом отвращения, герои романа в моем прислушивающемся читательском, личностном глазу не вызывает.

  Эдгар Гумберт Гумберт.
  -- Сорокалетний мужчина, не утративший харизмы магнит, но усиливший магнит достойного, честимого поэта-прозаика и просто весьма ученого человека.
  -- Высоко эрудирован, искатель в константе, воспитан, культурен, вежлив; озеро его естества извечно бороздят сношения кремния с кремнием; одинок, манерен, скрытен; маргинал, несчастлив, неудовлетворен. Главное, что нацеливает направление его жизни, является единственной жаждой, голод которой иглами вонзается под ноготь его мира -- его найглубочайшая морщина, она же борозда и неудовлетворение, она незабвенный камень и тоска его, она -- ним-фет-ка.
  -- Любимые занятия. 1) Недюжинный писатель с недюжинным умом. Зарабатывает на жизнь пером, гнездом артелей ожидающих коконов-дум своего сентиментального цветения на топографическом поле( О, завитки-фиалки! ). 2) Думает о нимфетках, ищет нимфеток, желает нимфеток, страдает по нимфеткам, грезит о нимфетках. Нимфетолепт. Нимфетоман. Нимфетовоздыхатель. Гумберт-чертопоклонник.

  Но уже с заката левого крыла до исчерпывающей полночи правого -- облик произведения несколько перелицовывается: алой розой непристойно растворенный, выпуклый экспрессивный рот с опущенными едва не от чувственного сладострастия глазами – двусмыслен, но вторгается ясность: нить зубов занавешивает угольно-сумрачный тоннель с глубоковишневым пятном -- смежностью боли, и сдавлены веки – дрожат, точно тени в лунной ночи!

  Роман опрокинул на меня раствор тяжести, серпантина волнами сразивший плескавшимися истериками тяжелой, вяжущей горло, желудок мазуты. Приятная вязость. Таинственное влечение. Падение – взлет, НЕ взлет и падение! Махровый сугробчик врос извон – внутрь. ( Но где все-таки внутрь? В пределах? В глубине чего-либо?В себя?Но разве в себе есть пределы?) Прогремела над сугробчиком тайна, начинила смятением, цепким грузом, в точности -- джинанасом чувств, встретивших соитие.

  
  Ресницы распахни
  после долгой темноты,
  предвзятой дол-го-ты.

  
  И сызнова двуглазый!

  Оркестр замолчал. Слезаю я с разноголосой птицы. О здравствуй, целости просторы! Теперь лови мой взгляд-трезвенник-диагноз, приятель:

  ТА ПАДАЛЬ ГРЕХОВНАЯ ЛЕГЛА ТОНЧАЙШИМ НАЛЕТОМ В ПОДОШВУ НАБОКОВСКОЙ ЧАШЕЧКИ КОФЕ «ТОРО», А ВОЗДУШНАЯ ШЛЯПКА ( на мизинец от каймы парящая) ИЗ МОЛОЧНОЙ МУЧЕНИЧЕСКОЙ ПЕНЫ СТРАДАНИЙ – ЭТО НЕБЕСНЫЕ КРОНЫ, ВОЗВЫШАЮЩИЕСЯ НАД ЗЕМЛЕЙ!

  
  ' Bon Appetit’

  7

  49