Рецензия на книгу

• 

  Аноним18 ноября 2023 г.

  Неудавшаяся «Война и мир» по-советски

  Гроссман В.С. За правое дело : Роман. Книга первая. — Советский писатель, 1989. — 688 с. — Тираж 200.000 экз.

  Гроссман В.С. Жизнь и судьба : Роман. Книга вторая. — Советский писатель, 1990. — 672 с. — Тираж 200.000 экз.

  Каждая из двух книг этого огромного романа разделена автором на три части, но необходимости в этом я не вижу: между частями нет явных границ. Зато это деление удобно использовать для ссылок: в каждой из частей собственная нумерация глав. Введём сокращения:
  ЗПД-1, ЗПД-2, ЗПД-3 для трёх частей книги первой;
  ЖиС-1, ЖиС-2,ЖиС-3 для трёх частей книги второй.

  По какому-то странному недоразумению главную книгу Гроссмана часто называют «дилогией». И это неверно в корне, ведь термин «дилогия» предполагает некоторую самостоятельность входящих в неё частей. А у Гроссмана этого нет: два увесистых тома его сталинградской эпопеи –– бесспорно, единый роман. Сюжетные линии плавно перетекают из первой книги во вторую, и без первой книги во второй многое попросту непонятно; герои первого плана во второй книге всё те же, новые персонажи действуют преимущественно в эпизодах (и лишь немногие –– на протяжении нескольких глав).

  Здесь встаёт вопрос: почему составляющие роман Гроссмана книги публикуются под разными названиями? Так исторически сложилось. Название первой книги даже не авторское, оно появилось в финале беспрецедентно длительного обсуждения рукописи советскими литературными боссами и партийными чиновниками (подробности см. в заметке А. Бочарова «По страдному пути» // Гроссман В.С. Жизнь и судьба : Роман. Книга вторая. –– Советский писатель, 1990. –– С. 3-11). В общих чертах, дело было так: автор сдал рукопись в редакцию журнала «Новый мир» 2 августа 1949 г., но публикация началась, после множества переделок и сокращений, только 2 июля 1952 г. (начало –– № 7, окончание ––№ 10). Автора начали хвалить на все лады, но вскоре выяснилось, что Главный Читатель недоволен публикацией. Вся писательская верхушка мгновенно переобулась, и автора начали прорабатывать (как водится, с подключением газетной травли). Накал страстей был большой, и неизвестно, чем кончилось бы дело, но тут Главного Читателя хватил кондратий; 5 марта 1953 г. он умер, не приходя в сознание. Кампания против Гроссмана некоторое время продолжалась по инерции, а потом сдулась, как проколотый воздушный шарик. Первое отдельное издание романа, исправленное и дополненное, поступило в продажу 26 октября 1954 г. («Воениздат»); второе, ещё более полное, вышло в 1956 г. («Советский писатель»).

  Ныне в Сети везде выложена почему-то краткая версия 1954 г. В издании 1989 г., которое я читал, источник текста не указан, но это расширенная редакция: перепечатка издания не то 1956 г., не то 1964 г. (последнего прижизненного, где Гроссман снова что-то исправлял и добавлял).

  История второй книги ещё более драматична. Писатель, замученный бесчисленными придирками на всех уровнях тогдашнего литературного конвейера, озлобился и мечтал о мести (есть свидетельство, что ему очень нравилась пушкинская поэтическая формула: «...и мщенье, бурная мечта ожесточённого страданья»). Месть, конечно, планировалась чисто литературная: вторая книга романа должна была стать «бомбой». Гроссман задумал –– ни много,ни мало –– советскую «Войну и мир».

  
  

  Василий Гроссман. Фото конца 1950-х гг.

  Либерализация общественной жизни в СССР после XX съезда партии давала некоторую иллюзию свободы творчества, и Гроссман работал без оглядки на цензуру. В результате вторая книга романа, при полном стилистическом единстве с первой, всё-таки резко отличается: здесь зашкаливающая степень авторского критицизма. Видно, что автор много размышлял о природе советского государства и продвинулся в его понимании гораздо дальше, чем любой иной творческий человек его поколения. Между прочим, именно Гроссман первым понял значение сталинской номенклатуры и разглядел, что представляют собой угнездившиеся там люди. В своё время важнейшей политической претензией к первой книге романа Гроссмана была следующая:

  
  В. Гроссман вообще не показывает партию как организатора победы — ни в тылу, ни в армии. Огромной теме организующей и вдохновляющей роли коммунистической партии он посвятил только декларации... Они не подкреплены художественными образами...
  (Михаил Бубеннов. О романе В. Гроссмана «За правое дело» // «Правда», 13 февраля 1953 года).
  

  Замечание это, в сущности, совершенно справедливо. И вот теперь, учитывая конструктивную критику собрата по перу, Гроссман показал-таки во всей красе «партию как организатора победы»: создал впечатляющий собирательный образ партийного работника (секретаря обкома партии Гетманова, недавнего «хозяина области» на Украине, успевшего сбежать с оккупированной немцами территории и назначенного комиссаром во вновь сформированный танковый корпус, выдвигаемый к Сталинграду). Просили? Получите: «роль партии» подкреплена мощным художественным образом (комиссар Гетманов как живой, хотя конкретного прототипа не имеет). Но что-то я не уверен, что этот матёрый номенклатурщик, шагнувший на страницы романа из реальной жизни (или, по крайней мере, так воспринимаемый читателем), пришёлся бы по сердцу Михаилу Бубеннову и стоявшим за его спиной партийным чиновникам (которые после смерти Сталина в большинстве своём остались на прежних должностях).

  Гроссман закончил работу над второй книгой романа, получившей название «Жизнь и судьба», летом 1960 года. Встал вопрос: что делать дальше? В принципе автор был морально готов к сокращениям и переделкам, но общее число эпизодов, которые заведомо «не проходили», оказалось чрезвычайно велико. Как водится, количество перешло в качество: роман приобрёл ярко выраженный антисоветский характер. Сам автор, видимо, этого не сознавал: его слишком долго душили, и теперь он всего лишь хотел откровенно высказаться по всем интересующим его вопросам. Подчёркиваю: именно по всем, включая послевоенный государственный антисемитизм в СССР. Художественная целостность романа пострадала, но автор и этого не сознавал, а подсказать оказалось некому (хотя читали рукопись и лучший друг Липкин, и редактор «Нового мира» Твардовский). Оба доброжелателя сконцентрировались на политических аспектах и не советовали даже пытаться опубликовать книгу. Гроссман, отличавшийся высоким самомнением и упрямством, не стал их слушать и сделал по-своему: представил рукопись в редакцию журнала «Знамя». Там, ознакомившись с текстом, содрогнулись и стукнули в КГБ. Вскоре сотрудники этого заведения сделали у Гроссмана обыск и забрали всё, имевшее отношение к роману (включая копировальную бумагу из пишущей машинки, по которой теоретически можно было восстановить текст).

  
  

  Протокол обыска у Гроссмана от 14 февраля 1961 г. (это официальный документ, поэтому имя и отчество писателя - паспортные, а не литературные)

  Долгий путь книги к читателю пересказывать не буду: информацию легко найти в Сети.

  
  

  Первое издание второй книги романа, вышедшее за границей: издательство L'Age Homme (Швейцария), 1980 год.

  Перейду к своим читательским впечатлениям. Читал дважды: впервые –– сразу после выхода вышеуказанных изданий, в 1990 г.; во второй раз –– через тридцать лет и три года (то есть в 2023 г.). Впечатления сходные, но в молодости я был более снисходителен к недостаткам, а многого попросту не замечал. Тогда всё заслонялось теми особенностями романа, которые выводили его за рамки соцреализма. Даже в 1990 г., в разгар горбачёвской перестройки, некоторые пассажи второй книги производили шокирующее впечатление. Конечно, ещё острее воспринималась бы критика режима советскими гражданами образца 1960 г., которые даже и солженицынского «Ивана Денисовича» ещё не успели прочитать. Всё-таки Гроссман сильно опередил своё время... Что касается аспекта чисто литературного, то уже в молодости мне было ясно: огромный талант Василия Гроссмана в сравнении с гением Льва Толстого меркнет, и советская «Война и мир», увы, не состоялась. Попробую объяснить, почему.

  Очевидного главного героя в книге нет (что само по себе, видимо, является ошибкой). Соответственно, нет и героини. Эта роль явно предназначалась Жене Шапошниковой, легкомысленной 25-летней красавице, пару лет назад оставившей мужа. Но сколько бы автор ни выдвигал её на первый план, на роль главной героини она «не тянет». В голове у неё ветер, и она вечно не знает, чего хочет: то ли вернуться к мужу, то ли закрутить роман с влюблённым в неё полковником, то ли реализовать обе возможности... Внешность этой красавицы описана скуповато: мы знаем только, что кожа у неё белая, глаза карие, а волосы тёмные (с. 35). Ах да, есть ещё деталь: волосы с завитками (ЗПД, с. 26).

  Из мужчин на первом плане трое:

  - комиссар Крымов, бывший муж Жени; тип коммуниста-фанатика, на фронте занят в основном политработой;

  - полковник Новиков, давний поклонник Жени, мечтающий жениться на ней; тип передового советского военачальника, каким его хотел бы видеть Гроссман;

  - Виктор Павлович Штрум, муж старшей сестры Жени Шапошниковой. Это чрезвычайно ценный для советской науки учёный-физик, а следовательно, человек сугубо тыловой.

  Крымов нужен автору, как я понимаю, только для того, чтобы в финале «наказать» его за фанатизм, показать на его примере реализацию евангельского принципа: «каким судом судите, таким и сами судимы будете, и какой мерой мерите, такою же отмерится вам» (Мф. 7:2). Тип личности коммуниста-фанатика Гроссман мог изучить уже в юные годы, в окружении его двоюродной сестры, Надежды Моисеевны Алмаз, которая с 1925 г. была личным секретарём Соломона Лозо́вского, крупнейшего деятеля Профинтерна. Но конкретного прототипа Крымов не имеет. Условность этого персонажа подчёркивается тем, что описания его внешности нет (!), а возраст его неизвестен (!). В начале первой книги автор сообщает нам, что Крымов – участник Гражданской войны; также мы узнаём, что Женя Шапошникова вышла за него замуж в возрасте 22-х лет, что он старше её на 13 лет, что брак их распался в декабре 1940 г. (ЗПД, с. 27). Много ниже один из персонажей сообщает в разговоре, что Женя выглядит лет на двадцать пять (ЗПД, с. 589). Если эта оценка, данная в 1942 году, верна, то выходит, что Женя 1917 года рождения, а замуж вышла в 1939 году. И приходится считать, что с мужем она прожила менее двух лет. Возможно такое? Вполне. Но раз Крымов старше на 13 лет, то он должен быть 1904 г.р. Получается, что он ровесник Аркадия Гайдара, и участвовать в Гражданской войне должен был, как и Гайдар, в очень юном возрасте. Однако ниже эта хронологическая выкладка полностью разрушается ретроспекцией. Выясняется, что Крымов: 1) в 1920 г. «приезжал в десятый кавполк из Реввоенсовета фронта» (ЗПД-1, гл. 49, с. 195); для 16-летнего юноши должность на уровне РВС высоковата; 2) в том же 1920 г. был комиссаром в Царицыне; 3) в 1917 г. был в числе большевистских агитаторов, разлагавших царскую армию (ЗПД-2, гл. 17, с. 336). 13-летний отрок для этого явно не годен, агитатору следует быть по меньшей мере лет на 10 старше. Но тогда Крымов должен быть на целых 23 года старше Жени, а не на 13 лет. Даже если мысленно «состарить» Женю и допустить, что ей в 1942 г. не 25, а 26, 27 или 28 лет, спасти хронологию романа не удаётся.

  И это у Гроссмана отнюдь не самая серьёзная хронологическая несообразность: тянет лишь на третье место. А почётное второе место вот какое. В начале первой книги (ЗПД-1, гл. 15) есть сцена в госпитале, где выздоравливающий лётчик Викторов признаётся в любви 18-летней девушке Вере. Действие происходит в июне или в первой декаде июля. Во второй книге, ближе к концу, обнаруживается беременность Веры, а затем она рожает, причём дата родов поставлена в связь с началом советского контрнаступления (19 ноября) и легко вычисляется (см. ЖиС-2, гл. 61, 62): 16 ноября. Получается, что беременность Веры длилась примерно 5 месяцев. Как у овцы или козы.

  Каким образом Гроссман ухитрился так вляпаться? Я думаю, что здесь проявилось влияние романа М. М. Филиппова «Осаждённый Севастополь» (1889). Там героиня за время осады влюбляется, отдаётся любимому, беременеет и рожает (что вполне реально: оборона Севастополя длилась 349 дней). Легко домыслить, что Гроссман был знаком с романом Филиппова, в СССР малоизвестным, и позаимствовал заинтересовавшую его сюжетную линию. Не приняв во внимание, что сталинградская эпопея 1942 года значительно короче севастопольской эпопеи 1854-1855 гг.

  Третья хронологическая несообразность романа –– по значению на первом месте, ниже мы поговорим о ней отдельно. А сейчас посмотрим, что представляет собой доблестный полковник Новиков, претендент на руку и сердце Жени Шапошниковой.

  В первой книге романа роль Новикова пассивная: он безуспешно рвётся из штаба фронта, где очень ценим начальством, в танковые войска. Хочет командовать непосредственно на поле боя. Во второй книге мечта его сбывается: он назначается командиром танкового корпуса, и с этого момента замещает собой историческое лицо — Трофима Ивановича Танасчишина (1903—1944), командира 13-го танкового корпуса, который в контрнаступлении под Сталинградом действовал на южном фасе вражеской обороны. Но Танасчишин — отнюдь не прототип Новикова: единственное, что их сближает — воинское звание «полковник» (что для командующего танковым корпусом необычно: такую должность занимал, как правило, генерал-майор, или даже генерал-лейтенант). Поскольку определённого прототипа Новиков не имеет, образ его разработан немногим лучше, чем образ Крымова. Портрет имеется, но набросан небрежно: мы узнаём, что Новиков высокий, плечистый и светловолосый (ЗПД-1, гл.8, с. 34); он кажется «рождённым для ношения военной формы и оружия» (ЗПД-1, гл. 19, с. 75). И это всё! Даже имя этого персонажа автор сообщить нам не торопится: рассказ о его семье в этом отношении прямо курьёзен. Жили-были на Донбассе, в шахтёрской семье, два брата: старший был Иван, а младший – Новиков (я не шучу, см. ЗПД-1, гл. 20, с. 78). Личное имя младшего брата мы впервые узнаём много-много ниже (ЗПД-2, гл. 48, с. 464).

  Хотя Новиков – персонаж сугубо положительный, сопереживать ему как-то не получается. Надо признать, что в финальной части романа (ЖиС-3, гл. 10, 11, 50) успешно показана его функция подлинного «отца-командира», который, в отличие от большинства советских военачальников, умеет принимать на себя ответственность и минимизировать потери. Но он только в тактике разбирается, а вот в людях –– не очень: в разговорах с комиссаром корпуса Гетмановым выглядит как последний дурак, ибо никак не может понять, с какой опасной гнидой имеет дело. Мало того –– он ещё и слабоволен: позволяет комиссару влезть в кадровый вопрос и под его влиянием замещает вакансию не тем человеком, которого выбрал сам. История из прошлого, которую невесть зачем рассказывает нам Гроссман, тоже не в пользу Новикова: оказывается, он хотел застрелиться, когда узнал, что Женя вышла замуж за Крымова. Помилуйте, но это же слюнтяй! Стреляться из-за бабы –– что может быть позорнее? А вот что: Новиков уже и предсмертную записку написал... но стреляться раздумал. Значит, слюнтяй в квадрате. Решил стреляться –– так стреляйся! )

  Единственный персонаж первого плана, который по-настоящему удался автору –– Виктор Павлович Штрум. И не диво: это же alter ego самого автора. А историческое лицо, учёный-физик Лев Яковлевич Штрум (1890—1936), прототипом отнюдь не является: от него у литературного героя только фамилия и профессия. Гроссман не ограничился обращением к своему собственному внутреннему миру, он задействовал на полную катушку и свою семейную историю, что позволило ввести в роман ещё несколько прекрасно выписанных фигур: их прототипами являются люди из ближайшего окружения писателя. Понятно, что гораздо легче изображать реалистично самого себя и хорошо знакомых реальных людей, нежели персонажей выдуманных и к тому же чисто функциональных (а Крымов и Новиков именно таковы).

  Проблема со Штрумом только одна: этот персонаж, постепенно занимающий в романе всё больше и больше места, не связан напрямую с событиями сталинградской эпопеи. Ближе к концу второй книги романа (последние 2/5 её объёма, начиная с ЖиС-2, гл. 52) он определённо превращается в главного героя. А происходящее в Сталинграде отодвигается на второй план, становится историческим фоном для его личной истории. Мало того –– в «штрумовских» главах всплывает и активно педалируется тема антисемитизма (Штрум сталкивается с этим в своём научном учреждении). Здесь –– важнейшая хронологическая несообразность романа: Гроссман механически переносит в 1942 год реалии времён «борьбы с космополитизмом», развернувшейся в 1948—1953 гг. Понятное дело, что в 1942—1945 гг. ничего даже отдалённо похожего не происходило, да и происходить не могло. В годы войны евреи были очень нужны Сталину, с начала 1942 г. в СССР существовал Еврейский антифашистский комитет, установивший связи с американским Еврейским советом по оказанию помощи России в войне (возглавлял его не кто-нибудь, а сам Альберт Эйнштейн) и с крупнейшей еврейской благотворительной организацией «Джойнт». Роль Еврейского антифашистского комитета в укреплении советско-американских связей во время войны невозможно переоценить. Но Гроссмана эта тематика не заинтересовала: в конце 1950-х гг., когда он работал над второй книгой романа, ему непременно надо было выплеснуть на бумагу свою личную послевоенную психологическую травму (история, описываемая в ЖиС-3, гл. 55, произошла в реальной жизни с самим писателем). Всё-таки Гроссман был не очень прилежным учеником Льва Толстого. Советский писатель не понимал главного: историческая правда выше художественной, и перенесение вполне достоверных эпизодов в другую эпоху автоматически превращает стопроцентную истину в стопроцентную ложь.

  У меня ещё куча претензий к Гроссману: больших и малых, серьёзных и не очень. Но их последовательное изложение не обошлось бы без спойлеров, да и места заняло бы слишком много. Главный мой вывод следующий: роман «живой» книгой уже не является, но это интереснейший литературный памятник, и в этом качестве заслуживает наивысшей оценки. Особо должны быть ценимы страницы, посвящённые боевым действиям непосредственно в Сталинграде. Многое Гроссман видел собственными глазами: он ведь был военным корреспондентом, и в штабах не отсиживался.

  
  

  Василий Гроссман в прифронтовой полосе. Сталинградский фронт, осень 1942 г.

  Бесспорно, что никто из советских писателей одного с Гроссманом поколения не продвинулся дальше него в постижении общества, сформировавшегося в сталинскую эпоху. Да и в отношении литературного мастерства мало кто может с Гроссманом соперничать. Что бы он ни описывал, он делает это блестяще; все персонажи второго и третьего плана, даже появляющиеся однократно, просто великолепны.

  Роман ждёт вас, друзья. Но вам придётся проявить терпение: действие в первой книге развивается вяло, и до самой её середины происходящее не вызывает у читателя особого эмоционального отклика.

  28

  254