Рецензия на книгу

• 

  Аноним3 ноября 2023 г.

  Слухи о моей смерти сильно преувеличены

  Любопытный психологический роман. Весь сюжет построен на тех приличиях и условностях, которые люди практически перестали соблюдать. Это, с одной стороны, исключает осовремененные толкования и попытки переноса в нашу действительность, делая роман чистым, незамутненным атрибутом века XIX. С другой стороны, оторванность от современности делает роман более цельным, более самодостаточным, почти документом эпохи, образцом нравов. А если более человечно, то борьбу со смущением никто еще не отменял, поэтому бесценна именно авторская интерпретация реакции Лаврецкого на то, что все знают и все говорят (в том числе и ему самому) о грехопадении его жены.

  Судя по отзывам современников, всех впечатлила Лиза. Гончаров дулся на Тургенева, так как обдумывал схожий сюжет, Достоевский говорил, что образ ее удачен. Черств я и сух, но что-то ничего в ней не задело меня – просто цветущая девушка, рядом с которой главный герой подумал, что не все еще кончено, что возможен в жизни и второй шанс. Тургенев пытался избавить Лизу от схематичной функциональности, добавлял щедрой рукой подробности, выписывал биографию и склонности, однако ж это не вполне удалось.

  Второстепенные персонажи хороши, что тетушка с приживалкой, что хозяйка дома Калитиных, что жена Лаврецкого. Паншин и Лемм усложняют это рагу нотками грусти и приспособленчества. Паншин в этом плане вообще хорош. Не знаю, чем уж так насолили Тургеневу государственные мужи, однако он оттоптался по ним сильно, мощно, с огоньком. Весь Паншин какой-то скользкий, слащавый и никакой. И вместе с тем несет удивительно знакомую чушь – все это в очередном изводе было очень популярно в России в 90-е, во втором издании капитализма. Его слова про то, что нужно просто создать правильные общественные институты, а потом дело само пойдет, можно вырвать из контекста и использовать для троллинга представителей определенной экономической школы. Лемм же просто грустен и мил, продолжая линию автора (явленную в повестях) на некоторую романтизацию немцев, этаких мечтательных тюфяков, предающихся страстям и пускающим слезу от бурной музыкальной фразы.

  Лаврецкий же, этот белый цисгендерный мужчина с необоснованными привилегиями, автору откровенно удался. Его взлеты и падения, его мужицкая кровь, его обращение с падшей женой, его надежда, легкая трещина в броне – все это подано автором как-то подозрительно естественно, так естественно, что начинаешь подозревать наличие соответствующего личного опыта у автора.

  Обстоятельства и нормы изменились, характеры остались. Поэтому читать этот отточенный литературный русский удивительно приятно.

  51

  944