Рецензия на книгу

• 

  Аноним8 мая 2014 г.

  “Сотников”. Я должна написать большими буквами “СПОЙЛЕРЫ”. Это странно, так как “Сотников” – самое известное произведение самого известного писателя Беларуси. Даже не читая его, многие знают, кто герой, а кто предатель, и тем более – чем все закончится. И все-таки Быков сумел меня удивить! Склоняю голову: он достоин возвышенных эпитетов и восторженных междометий.
  Сюжет можно пересказать одним предложением, которое ничего не раскроет по существу книги. Два партизана должны добыть провизию для отряда; во время задания один получает ранение, второй помогает ему, но они все же попадают в плен; как ни странно, но тут все не заканчивается, а как раз и происходит самое интересное – в минуты перед лицом смерти человек показывает, какой он есть.
  Рассказ начинается именно от имени “предателя”. “Может, это такой психологический прием? – подумала я. – Быков хочет, чтобы я поставила себя на его место?” И действительно, значительную часть произведения Рыбак гораздо более симпатичный, чем его напарник Сотников – прямой, как рельсы, и такой же параллельный эмпатии, состраданию “простому” человеку. Сотников готов убить старика, ставшего при немцах старостой (его упросили односельчане, чтобы не поставили другого, жестокого). Рыбак понимает старика, который, пользуясь должностью, может помогать другим. Рыбак имеет практический и гибкий ум, чтобы получить теплые вещи, не грабя и не обирая тех, кто сам в нужде. Рыбак сердится на женщину, которая ругает полицаев (если бы она льстила, может, и спаслась бы). Жизнь невозможна без компромиссов, мы все это знаем, нам не особенно нравятся резкие, недоговороспособные люди. Компромиссы приводят Рыбака к измене... Прямой, как рельсы, Сотников получает единственно возможную милость – простую, честную смерть.
  Довольно небольшое произведение с бесконечными, неисчерпаемыми возможностями интерпретаций и анализа. “Умри прежде смерти”, – шепчет мне недавно прочитанный К. С. Льюис (“Пока мы лиц не обрели”). Сотников умер раньше, он отказался от шансов выжить – и смерть его была легкой. Рыбак ухватился за тень надежды – и был ликвидирован из жизни, оставшись живым (“Ликвидация” – так называлось произведение в авторской редакции; Быков был недоволен переназванием повести, главным персонажем считая не Сотникова, а Рыбака), он не смог даже закончить с жизнью, как некогда Иуда... Но тень надежды получает и Дёмчиха, ей надо только выдать, у кого пряталась еврейская девочка Бася. Дёмчиха не смогла. А Рыбак... смог? А что он такого сделал?.. (Мы часто задаем такой вопрос себе, правда? “А что я такого сделал?..”) Разве Рыбак предал по-настоящему?.. Разве он виноват в смерти Сотникова?..
  Сюрприз! Русскоязычные и белорусскоязычные читатели ответят на этот вопрос по-разному. Литературовед Наталья Яковенко, которая исследовала переводы и автопереводы В. Быкова на русский язык, заметила принципиальные различия в тексте (а я вслед за ней также сравнила последние главы белорусского оригинала и русскоязычного перевода). Читаем...
  

  
  Падстаўка яго кіўнулася ў раптам аслабленых руках Рыбака, які нязграбна курчыўся ўнізе, баючыся і, мабыць, не могучы наважыцца на апошнюю і самую страшную цяпер справу. Недзе ззаду мацюкнуўся Будзіла, і Сотнікаў, каб апярэдзіць непазбежнае, здаровай нагой штурхануў ад сябе цурбан.
  
  Подставка его опять пошатнулась в неожиданно ослабевших руках Рыбака,
  который неловко скорчился внизу, боясь и, наверное, не решаясь на последнее и самое страшное теперь для него дело. Где-то сзади матерно выругался Будила, и Сотников, чтобы упредить неизбежное, здоровой ногой изо всей силы толкнул от себя чурбан (“Новый мир”, пер. В. Быкова).
  
  Подставка его опять пошатнулась в неожиданно ослабевших руках Рыбака, который неловко скорчился внизу, боясь и, наверное, не решаясь на последнее и самое страшное теперь для него дело. Но вот сзади матерно выругался Будила, и Сотников, вдруг потеряв опору, задохнувшись, тяжело провалился в черную, удушливую бездну (пер. или ред. ???).
  
  “Пастой, што гэта? – не зразумеў Рыбак. – Пра каго ён? Ці не пра Сотнікава?”
  Не адразу, але ўсё выразней ён пачаў разумець, што той мае на ўвазе, і, мабыць, упершыню непрыемны халадок вінаватасці крануўся яго пачуцця. Але ён яшчэ не хацеў верыць у сваю прычаснасць да гэтай расправы – пры чым тут ён? Хіба гэта ён? Сотнікаў сам узлез, сам скочыў з цурбана. Ён толькі трымаў. І то па загаду.
  
  “Постой, что это? – не понял Рыбак. – О ком он? О Сотникове, что ли?” Не сразу, но все отчетливее он стал понимать, что тот имеет в виду, и опять неприятный холодок виновности коснулся его сознания. Но он еще не хотел верить в свою причастность к этой расправе – при чем тут он? Разве это он? Он только выдернул этот обрубок. И то по приказу полиции (пер. или ред. ???).

  Известно, что В. Быков переводил собственные произведения на русский язык для журнала “Новый мир”, но издательство “Эксмо” (2011) переводчика не обозначило, представив беларуса Быкова как русского писателя, книги издательства “ТЕРРА” для меня недоступны. Чья версия предложена русскоязычным читателям, неизвестно. Это может быть правка автора (но почему бы?), переводчика или даже редактора книги. Главное, такие правки меняют – примитивизируют – суть произведения. Мне хорошо запомнились слова университетского преподавателя , когда мы “разбирали” “Гусляра” Янки Купалы: “Легко выбирать между черным и белым. В жизни так бывает редко. Попробуйте сделать правильный выбор между светло-серым и темно-серым”. Мы очень любим обелять серое и очернять серое, ведь разбираться в оттенках жизни – намного сложнее. Но только такой путь – путь ответственного человека, который пользуется моралью и умом.
  Теперь исследователь и архивист В. Быкова Сергей Шапран готовит издание “Ликвидации” с обширными комментариями и восстановленными по черновиках кусками, некогда выброшенными цензурой. Я обязательно буду его читать! Я хочу знать каждую мелочь так, как задумал ее автор.
  “Обелиск”. Повесть кажется намного более простой, менее психологически концентрированной по сравнению с “Сотниковым”. Конечно, поднятая тема – важна и неизменно актуальна. В центре повести – Настоящий Учитель, который берет ответственность не только и не столько за науку учеников, сколько за их науку быть людьми, за их нравственное воспитание. Настоящий Учитель, чья работа не заканчивается со школьным звонком, кто знает, чем живут его дети, готов стать и настоящим отцом (забрал к себе парня, с которым жестоко обращались в семье). Настоящий Учитель, который, как знаменитый Януш Корчак, приходит, чтобы, если не спасти, то умереть вместе со своими учениками (но все-таки спасёт – хоть одного!).
  Если бы произведение ограничилось лишь таким содержанием, оно был бы полноценным, интересным, полезным. Но оно приобретает новые измерения благодаря двум моментам.
  Первое: перед нами не абстрактная фантазия, не придуманный героический образ, герой имеет прототипа. Произведение посвящается “Светлой памяти М. А. Пашкевича” (В. Быков посвящал свои произведения только трем, М. Пашкевичу, а также великим белорусским творцам В. Короткевичу и Р. Бородулину). А об упомянутом учителе белорусского языка и литературы со Сватковской средней школы В. Быков писал: “Сейчас таких людей мало, Николай Арсеньевич среди них был, пожалуй, самый лучший, самый самоотверженный”.
  Второе: скрыто поднята тема послевоенных репрессий. Рассказчик пишет, что власти не любят вспоминать учителя Мороза, только недавно его фамилия появилась на мемориале – скромном деревенском обелиске. В 1971 г. нужно было доказывать, что человек, который на войне не убил ни одного врага, но погиб со своими учениками, поддерживая их, герой. Но в те времена никак нельзя было упоминать, что учителя, которые преподавали в школах во время войны (при немцах!), нередко были репрессированы! Многие из них закончили жизнь в ГУЛАГе только за то, что просто учили детей письму и математике, не бросили детей неучами. Более того, и ученики тех школ, случалось, причислялись к врагам Советской власти (как Надежда Романовна Демидович). Читатели могут догадаться, почему на самом деле забыто властями имя Мороза.
  Язык. К стилю Быкова меньше всего подходят слова “поэтика”, “музыкальность”, “богатая метафорика”. На его язык не обратишь внимания, как на воздух, пока он есть. Исследователи отмечали скупость, сдержанность, даже бедность языка – кажется, Быков намеренно отбрасывает все лишнее, что может отвлечь внимание от содержания. Каждое слово становится весомым, существенным. Пропустил предложение – пропустил что-то в понимании героев.
  Интересно: когда писать правду было опасно и многие творцы вуалировали свои мысли в интеллигентские сказки, В. Быков писал именно так – кондово реалистично, без единого украшения, только самое необходимое. А надо заметить, что в советское время В. Быкова травили не только морально, но и физически, в его доме выбивали стекло, его подстерегали “хулиганы”, один из которых после нескольких ударов попросил прощения. Когда же запреты исчезли, В. Быков предпочел жанр притчи – концентраты метафоры, сгустки образности. Словно выплеснулась из него скрытая поэзия, правда, не менее злободневная и жесткая.
  Василя Быкова часто называли пессимистом, скептиком, но сегодня, читая его произведения и интервью, понимаешь, что он был слишком реалистом, слишком хорошо понимал, чего ждать от человека и системы. И все-таки, если бы он не надеялся на нас, на то, что сердца наши вздрогнут, разве стал бы он писать для нас, для каждого из нас...

  Па-беларуску...

  ...

  “Сотнікаў”. Я павінна напісаць вялікімі літарамі “СПОЙЛЕРЫ”. Гэта дзіўна, бо “Сотнікаў” – самы вядомы твор самага вядомага пісьменніка Беларусі. Нават не чытаўшы яго, многія ведаюць, хто герой, а хто здраднік, і тым больш – чым усё закончыцца. І ўсё-ткі Быкаў здолеў мяне здзівіць! Схіляю галаву: ён варты ўзнёслых эпітэтаў і захопленых выклічнікаў.
  Сюжэт можна пераказаць адным сказам, які нічога не раскрые па сутнасці кнігі. Два партызаны павінны здабыць ежу для атраду; у час задання адзін атрымлівае раненне, другі дапамагае яму, але яны ўсё-ткі трапляюць у палон; як ні дзіўна, тут усё не заканчваецца, а якраз і адбываецца самае цікавае – у хвіліны перад абліччам смерці чалавек паказвае, які ён ёсць.
  Аповед пачынаецца менавіта ад імя “здрадніка”. “Можа, гэта такі псіхалагічны прыём? – падумала я. – Быкаў хоча, каб я паставіла сябе на яго месца?” І сапраўды, значную частку твора Рыбак значна больш сімпатычны, чым ягоны напарнік Сотнікаў – прамы, як рэйкі, і гэткі ж паралельны эмпатыі, спачуванню “простаму” чалавеку. Сотнікаў гатовы забіць старога, які стаў пры немцах старастам (яго ўпрасілі аднавяскоўцы, каб не паставілі іншага, жорсткага). Рыбак разумее старога, які, карыстаючыся пасадай, можа дапамагаць іншым. Рыбак мае практычны і гнуткі розум, каб прыдбаць цёплыя рэчы, не рабуючы і не абіраючы тых, хто сам у нястачы. Рыбак злуе на жанчыну, якая лае паліцаяў (каб яна ліслівіла, мо і ўратавалася б). Жыццё немагчымае без кампрамісаў, мы ўсе гэта ведаем, нам не асабліва даспадобы рэзкія, недамоваздольныя людзі. Кампрамісы прыводзяць Рыбака да здрады... Просты, як рэйка, Сотнікаў атрымлівае адзіна магчымую ласку – простую, сумленную смерць.
  Даволі невялікі твор з бясконцымі, невычэрпнымі магчымасцямі інтэрпрэтацый і аналізу. “Памры раней за смерць”, – шэпча мне нядаўна прачытаны Льюіс. Сотнікаў памёр раней, ён адмовіўся ад шанцаў выжыць – і смерць ягоная была лёгкай. Рыбак ухапіўся за цень надзеі – і быў ліквідаваны з жыцця, застаўшыся жывым (“Ліквідацыя” – так называўся твор у аўтарскай рэдакцыі; В. Быкаў быў незадаволены пераназовам аповесці, галоўным персанажам лічаў не Сотнікава, а Рыбака), ён не змог нават скончыць з жыццём, як колісь Іуда.. Але цень надзеі атрымлівае і Дзёмчыха, ёй варта толькі выдаць, у каго хавалася габрэйская дзяўчынка Бася. Дзёмчыха не змагла. А Рыбак... змог? А што ён такога зрабіў?.. (Мы часта задаем такое пытанне сабе, праўда? “А што я такога зрабіў?..”) Хіба Рыбак здрадзіў па-сапраўднаму?.. Хіба ён вінаваты ў смерці Сотнікава?..
  Сюрпрыз! Рускамоўныя і беларускамоўныя чытачы адкажуць на гэтае пытанне па-рознаму. Літаратуразнаўца Наталля Якавенка, якая даследавала пераклады і аўтапераклады В. Быкава на рускую мову, заўважыла прынцыповыя адрозненні ў тэксце (а я ўслед за ёй таксама параўнала апошнія часткі беларускага арыгінала і рускамоўнага перакладу). Чытаем...
  

  
  Падстаўка яго кіўнулася ў раптам аслабленых руках Рыбака, які нязграбна курчыўся ўнізе, баючыся і, мабыць, не могучы наважыцца на апошнюю і самую страшную цяпер справу. Недзе ззаду мацюкнуўся Будзіла, і Сотнікаў, каб апярэдзіць непазбежнае, здаровай нагой штурхануў ад сябе цурбан.
  
  Подставка его опять пошатнулась в неожиданно ослабевших руках Рыбака, который неловко скорчился внизу, боясь и, наверное, не решаясь на последнее и самое страшное теперь для него дело. Где-то сзади матерно выругался Будила, и Сотников, чтобы упредить неизбежное, здоровой ногой изо всей силы толкнул от себя чурбан (“Новый мир”, пер. В. Быкава).
  
  Подставка его опять пошатнулась в неожиданно ослабевших руках Рыбака, который неловко скорчился внизу, боясь и, наверное, не решаясь на последнее и самое страшное теперь для него дело. Но вот сзади матерно выругался Будила, и Сотников, вдруг потеряв опору, задохнувшись, тяжело провалился в черную, удушливую бездну (пер. або рэд. ???).
  
  “Пастой, што гэта? – не зразумеў Рыбак. – Пра каго ён? Ці не пра Сотнікава?”
  Не адразу, але ўсё выразней ён пачаў разумець, што той мае на ўвазе, і, мабыць, упершыню непрыемны халадок вінаватасці крануўся яго пачуцця. Але ён яшчэ не хацеў верыць у сваю прычаснасць да гэтай расправы – пры чым тут ён? Хіба гэта ён? Сотнікаў сам узлез, сам скочыў з цурбана. Ён толькі трымаў. І то па загаду.
  
  “Постой, что это? – не понял Рыбак. – О ком он? О Сотникове, что ли?” Не сразу, но все отчетливее он стал понимать, что тот имеет в виду, и опять неприятный холодок виновности коснулся его сознания. Но он еще не хотел верить в свою причастность к этой расправе – при чем тут он? Разве это он? Он только выдернул этот обрубок. И то по приказу полиции (пер. або рэд. ???).

  Вядома, што В. Быкаў перакладаў уласныя творы на рускую мову для часопіса “Новый мир”, але выдавецтва “Эксмо” (2011) перакладчыка не пазначыла, падаўшы беларуса Быкава як рускага пісьменніка, кнігі выдавецтва “Терра” для мяне недасяжныя. Чыя версія прапанавана рускамоўным чытачам, невядома. Гэта можа быць праўка аўтара (але чаму б?), перакладчыка або нават рэдактара кнігі. Галоўнае, такія праўкі мяняюць – прымітывізуюць – сутнасць твора. Мне ясна запомніліся словы ўніверсітэцкага выкладчыка, калі мы “разбіралі” “Гусляра” Янкі Купалы: “Лёгка выбіраць паміж чорны і белым. У жыцці так бывае рэдка. Паспрабуйце зрабіць правільны выбар паміж светла-шэрым і цёмна-шэрым”. Мы вельмі любім абяляць шэрае і ачарняць шэрае, бо разбірацца ў адценнях жыцця – нашмат складаней. Але толькі такі шлях – шлях адказнага чалавека, які карыстаецца мараллю і розумам.
  Цяпер даследчык і архівіст В. Быкава Сяргей Шапран рыхтуе выданне “Ліквідацыі” з шырокімі каментарамі і адноўленымі па чарнавіках кавалкамі, колісь выкінутымі цэнзурай. Я абавязкова буду яго чытаць! Я хачу ведаць кожную дробязь так, як задумаў яе аўтар.
  “Абеліск”. Аповесць падаецца нашмат больш простай, менш псіхалагічна канцэнтраванай у параўнанні з “Сотнікавым”. Вядома, паднятая тэма – важная і нязменна актуальная. У цэнтры аповесці – Сапраўдны Настаўнік, хто бярэ адказнасць не толькі і не столькі за навуку вучняў, колькі за іх навуку быць людзьмі, за іх маральнае выхаванне. Сапраўдны Настаўнік, чыя праца не сканчаецца са школьным званком, хто ведае, чым жывуць яго дзеці, гатовы стаць і сапраўдным бацькам (забраў да сябе хлапца, з якім жорстка абыходзіліся ў сям’і). Сапраўдны Настаўнік, хто, як славуты Януш Корчак, прыходзіць, каб, калі не ўратаваць, то памерці разам са сваімі вучнямі (але ўсё-ткі ўратуе – хоць аднаго!).
  Калі б твор абмежаваўся толькі такім зместам, ён быў бы паўнавартасным, цікавым, карысным. Але ён набывае новыя вымярэнні дзякуючы двум момантам.
  Першае: перад намі не абстрактная фантазія, не прыдуманы гераічны вобраз, герой мае прататыпа. Твор прысвячаецца “Светлай памяці М. А. Пашкевіча” (В. Быкаў ахвяроўваў свае творы толькі тром, яму, а таксама вялікім беларускім творцам У. Караткевічу і Р. Барадуліну). А пра згаданага настаўніка беларускай мовы і літаратуры са Сваткаўскай сярэдняй школы В. Быкаў пісаў: “Цяпер такіх людзей мала, Мікалай Арсеньевіч сярод іх быў, мабыць, самы лепшы, самы самаадданы”.
  Другое: прыхавана паднятая тэма пасляваенных рэпрэсій. Апавядальнік піша, што ўлады не любяць узгадваць настаўніка Мароза, толькі нядаўна ягонае прозвішча з’явілася на мемарыяле – сціплым вясковым абеліску. У 1971 г. трэба было даказваць, што чалавек, які на вайне не забіў ніводнага ворага, але загінуў са сваімі вучнямі, падтрымліваючы іх, герой. Але ў тыя часы ніяк нельга было згадваць, што настаўнікі, якія выкладалі ў школах падчас вайны (пры немцах!), нярэдка былі рэпрэсаваныя! Многія з іх скончылі жыццё ў ГУЛАГу толькі за тое, што проста вучылі дзяцей пісьму ды матэматыцы, не кінулі дзяцей невукамі. Больш за тое, і вучні тых школ, здаралася, прылічваліся да ворагаў Савецкай улады (як Надзея Раманаўна Дземідовіч). Чытачы могуць здагадацца, чаму насамрэч забытае ўладамі імя Мароза.
  Мова. Да аповеду Быкава найменш стасуюцца словы “паэтыка”, “музыкальнасць”, “багатая метафорыка”. На ягоную мову не звернеш увагі, як на паветра, пакуль яно ёсць. Даследчыкі адзначалі яе скупасць, стрыманасць, нават беднасць – здаецца, Быкаў наўмысна адкідае ўсё лішняе, што можа адцягнуць увагу ад зместу. Кожнае слова робіцца важкім, сутнасным. Прапусціў сказ – прапусціў штосьці ў разуменні герояў.
  Цікава: калі пісаць праўду было небяспечна і многія творцы завуалёўвалі свае думкі ў інтэлігенцкія казкі, В. Быкаў пісаў менавіта так – кандова рэалістычна, без ніводнага ўпрыгажэння, толькі самае неабходнае. А трэба зазначыць, што ў савецкі час В. Быкава цкавалі не толькі маральна, але і фізічна, у ягоным доме выбівалі шкло, яго падпільноўвалі “хуліганы”, адзін з якіх пасля некалькіх удараў папрасіў прабачэння. Калі ж забароны зніклі, Быкаў упадабаў жанр прыпавесці – канцэнтраваныя метафары, згусткі вобразнасці. Нібы выплеснулася з яго прыхаваная паэзія, што праўда, не менш злабадзённая і жорсткая.
  Васіля Быкава часта называлі песімістам, скептыкам, але сёння, чытаючы яго творы і інтэрв’ю, разумееш, што ён быў занадта рэалістам, занадта добра разумеў, чаго чакаць ад чалавека і сістэмы. І ўсё-ткі, каб ён не спадзяваўся на нас, на тое, што сэрцы нашы ўздрыгнуць, хіба стаў бы ён пісаць для нас, для кожнага з нас...

  18

  1,4K