Рецензия на книгу

• 

  AnnyNorth29 марта 2014 г.

  Мне очень нравятся истории про онкобольных, однако на Виноваты звезды я очень долго настраивалась. Вроде и хотелось прочитать, но что-то неприятно щемило в груди. Скорее всего сказался неприятный осадок после прочтения Пока я жива . Фильм мне понравился, а вот книга разочаровала просто до безобразия. Но, мы говорим сейчас совершенно о другой книге. С первых страниц я поняла, что это - мое. Моя книга. Читать книгу было очень приятно и, начав читать ее утром, к вечеру я уже закончила. Последние 100 страниц не могла оторваться, хотя понимала, что если не оторвусь, то ничего хорошего из этого не выйдет. Книга о дружбе, о любви, о потрясающей силе веры. Конец меня удивил. Изначально в моей голове выстраивался совершенно иной сюжет, но, я думаю это даже хорошо. Разве интересно читать книгу, в которой знаешь все наперед?

  Жить - это значит играть в русскую рулетку. Ты никогда не знаешь, когда наступит твой конец, а в данном случае - начало конца. У нас есть два примера. Это Огастус. Молодой парень, родители которого достаточно состоятельны, чтобы обеспечить своему сыну беззаботную жизнь. Но ни их любовь, ни их деньги не смогли спасти его от рака. И второй пример - это Хейзел, девушка 17 лет, однажды заболевшая ларингитом. Позднее ларингит превратился в пневмонию, оттуда в грибок легких и далее в рак. Никто не растрахован.
  Я не могу представить, что чувствуют люди, которым поставили такой страшный диагноз. Я знаю лишь то, что это безумные страдания. Это огромное испытания для раковых больных и их близких. Одно я могу сказать точно, Огастус и Хейзел не были этого достойны, но выдержали это с честью.

  
  

  Спалившись на позитронном сканировании, я тайком пробрался в палату интенсивной терапии и увидел Хейзел, когда она лежала без сознания. Я прошел за спиной медсестры с бейджем, и добрых десять минут меня не замечали. Я думал, что она умрет, и я не успею ей сказать, что я тоже умираю. Это было невыносимо: несмолкаемые механические звуки приборов в интенсивной терапии. Из ее груди капала эта темная раковая жидкость. Глаза закрыты. Интубирована. Но рука по-прежнему была ее рукой, теплой, с ногтями, покрытыми темно-синим, почти черным лаком, и я держал ее за руку, пытаясь представить себе мир без нас, и на секунду во мне, таком порядочном, родилась надежда, что Хейзел умрет, не узнав, что я тоже умираю. Но я тут же захотел, чтобы она еще пожила и мы успели влюбиться. Полагаю, я реализовал свое желание. Оставил мой шрам.

  Вошел медбрат и велел мне выйти, потому что посетителям сюда нельзя. Я спросил, каков прогноз, и он сказал: «Пока отек продолжается». Вода. Благословение пустыни, проклятие океана.

  Что еще? Она такая красивая. На нее невозможно наглядеться. Не нужно волноваться, что она умнее меня: я и так знаю, что умнее. Она забавная и никогда не бывает злой. Я люблю ее. Мне так повезло, что я люблю ее, ван Хутен. В этом мире мы не выбираем, будет нам больно или нет, старик, но вы умеете сказать пару слов тому, кто делает нам больно. Я своим выбором доволен. Надеюсь, она тоже.

  
  

  Немного позже
  Я редко испытываю ненависть к литературным героям, это мне не свойственно. Но Питер ван Хутен (спившийся писателишка о да, я пускаю желчь) смог вызвать у меня эти эмоции. Для Хейзел он был чуть ли не Богом, а увидеть его - значит осуществить мечту всей своей жизни. Она жила его книгой, жила этой историей, боготворила его.. А он все так просто разрушил. Весь этот образ, который придумала себе Хейзел, все это стало ничем в один момент. Читая о первой встрече Питера и Хейзел мне хотелось взять здоровенный кирпич и треснуть ему по голове. Бесчеловечно, мерзко, низко, недостойно.. Я могу вспомнить еще сотни эпитетов, чтобы описать поступок этого человека. (человека?) Пожалуй, я не смогла его оправдать и после того, как узнала о смерти его дочери. Так не должно быть.

  
  — А по письму казался таким умным, — заметил ван Хутен Лидевью, имея в виду Огастуса. — Видимо, рак уже завоевал в его мозгу обширный плацдарм.
  
  

  — Обидно, что я не могу снисходительно отнестись к твоим ребяческим капризам, но я отказываю тебе в жалости, к которой ты привыкла.

  — Я не нуждаюсь в вашей жалости, — сказала я.

  — Как все больные дети, — бесстрастно заявил он, — ты говоришь, что не нуждаешься в жалости, тогда как от нее зависит само твое существование!

  — Питер! — перебила Лидевью, но он продолжал, откинувшись на спинку шезлонга, уже не очень внятно выговаривая слова заплетающимся языком:

  — Развитие больных детей неминуемо останавливается. Твоя судьба — прожить свои дни ребенком, каким ты была, когда тебе поставили диагноз, ребенком, который верит в жизнь после окончания книги. Мы, взрослые, относимся к этому с жалостью, поэтому платим за твое лечение, за кислородные баллоны, кормим тебя и поим, хотя вряд ли ты проживешь достаточно долго…

  
  
  — Ты — побочный эффект процесса эволюции, — продолжал ван Хутен, — которому мало дела до отдельных жизней. Ты неудачный эксперимент мутации…

  6

  113