Рецензия на книгу

• 

  red_star11 мая 2023 г.

  НЭП как фрустрация или Грозовой перевал

  Мне страшно с Тобой встречаться.
  Страшнее Тебя не встречать.
  Я стал всему удивляться,
  На всем уловил печать

  А. Блок, "Мне страшно с тобой встречаться", 1902

  Занятная книга. Автор очень много инсинуирует, порой так много, что этой уже выглядит как пародия, все ищет половые оттенки в общественных действиях, где их вроде бы совсем нет, но в какой-то момент ловишь себя на мысли, что какие-то подсознательные установки порой проглядывают в тех или иных текстах и толкованиях событий. По крайней мере книга не выглядит глупой, автор и умен, и эрудирован, и не ханжа, что чертовски важно при обсуждении таких вопросов (как тут не вспомнить Life Has Become More Joyous, Comrades: Celebrations in the Time of Stalin Карен Петроун).

  У исследования даже есть то, что можно назвать теоретической установкой – автор пытается рассказать, что упор на регуляцию секса в частности и всего вопроса отношения полов в общем был сознательным ответом Советской власти на вызов НЭПа, организованного отступления обратно в рыночную стихию, попыткой отвлечь от экономики и привлечь внимание к внутренней субординации (сублимации?). Собственно, рассказ DeadHerzog об этой теоретической рамке и побудил меня книжку прочитать, ведь больно современно и интересно это звучало на фоне нынешней западной (и занятно преображенной российской) кампании по регуляции отношений полов/гендеров/существ.

  Должен сказать, что рамка эта автору не очень важна, скорее просто дань академической традиции, он пару раз говорит о ней и еще пару раз упоминает вскользь. Это одновременно и плохо, ведь ради этого брал книгу в руки, и хорошо, так как рассказ о готике НЭПа интереснее кремлинологических фантазий.

  До того, как мы окунемся в мрачный мир пустых коридоров и таинственных персонажей, каждый из которых может оказаться предателем, стоит сказать, что интереснее всего мне показался пассаж автора из самого начала книги, где он говорит о том, что стереотипы про могущественного соседа (СССР) мешают видеть то, каким он был в 20-е. Мол, если смотреть без стереотипов, то сосед этот может вызвать и страх, и желание на неудобном для воспринимающем уровне. Тут хорошо все, и то, что сосед был, оказывается, могущественным, и что непредвзятый взгляд на СССР может вызывать влечение, и то, что автор в последующем тексте много говорит про советскую практику правильного смотрения, вооруженного взгляда, не замечая, что сам предлагал делать очень похожую операцию.

  Следующим пиком была цитата из Сергея Третьякова, частого героя книг об этих временах. Его рассказ о том, что мы все время в окопе, даже если с соседним окопом идет торговля, а земля за бруствером засажена морковкой, вызывает какие-то невероятно современные ассоциации. Тут даже не алармизм и поддержание тонуса, тут квинтэссенция жизни в осажденной крепости. 1920-е не очень сильно в этом плане отличаются от 2020-х.

  И тут мы доходим до страхов и обещанной готики. Автор подводит нас к мысли, что мрачная дореволюционная философия, чудовищно женоненавистническая, пропитала собой всю российскую культуру, от врачей до поэтов, поэтому благодаря Розанову, Федорову и Бердяеву никто, даже просвещенные большевики, не могли мыслить будущее иначе как разрушающее женщину и делающее ее почти мужчиной. Цитаты из отечественных философов удручают уровнем мракобесия, отметим мы. Дальше автор рассказывает о большой популярности кошмарного опуса Вейнингера (опус оный я читал и был изрядно покороблен). Все это пагубное влияние мракобесия и философии вызвали к жизни желание перестроить, отбросить и изменить. Порывы утраченного золотого века в виде военного коммунизма наложились на эту мрачную концепцию, вызвав к жизни мрачные фрустрации НЭПа, в которых женщин и боялись, и перекраивали (в дискурсе, конечно), одновременно не понимая – где грань здравого смысла.

  Автор делает свои далеко идущие выводы в основном на базе художественных произведений. Цемент играет здесь яркими, но знакомыми красками, Пильняк похож сам на себя. Других книг я не читал, поэтому трудно уловить правдивость интерпретаций, но, как уже было сказано, автор похож на адекватного. И на этом материале рождается макабрическая картина жизни женщины в условиях, когда вокруг страшно, непривычно, насилие почти считается нормой, а будущее состоит в отказе от самой себя. Реальность быстро размыла краски, жизнь пошла по сильно иному пути, но отпечаток страха и непонимания остался.

  Автор пытается объяснить нарастание интереса к половой стороне попыткой партии и правительства взять под контроль шатающихся сторонников. Несколько проще можно говорить о том, что власти просто к середине 20-х нашли время заняться тем, чем во время Гражданской заниматься было совершенно некогда. Эта часть книги показалась мне вымученной и мало привязанной к готической части, которая откровенно удалась.

  Да, эта советская готика 20-х! Похороненный вроде бы враг, старый мир, стал оживать с введением НЭПа. Старые отношения, старые моды, запятнанная чистота. Как хотелось многим опять похоронить все это обратно! На демонстрациях постоянно ритуально хоронили врагов, как конкретных, так и абстрактных, а враг все просачивался и просачивался через поры НЭПа. Живые мертвецы, бывшие люди, перерожденцы атакуют, пытаются затоптать ростки нового, лишить чистоты молодую Советскую власть. Нет движения вперед, ситуация, как сон, повторяется и повторяется.

  Надо сказать, что Сталин вырвал наше общество из этой сансары быстро и радикально. Результат пробуждения понравился не всем, но и вечное блуждание по мрачным коридорам замка НЭПа не выглядит магистральной дорогой к будущему.

  P.S. Читать про питерскую расчлененку и про групповые изнасилования в Ленинграде в 20-е как-то странно. Воде бы рассказы об особой, э, питерской атмосфере являются частью черной легенды, а поди ж ты, так, оказывается, давно принято.

  33

  495