Рецензия на книгу
Сёгун
Джеймс Клавелл
Аноним22 февраля 2014 г.Тексты существуют, конечно же, независимо от людей. Они разговаривают и спорят... Что сказала бы сегодня Cэй-Cёнагон, прочитав книгу “Сёгун” Клавелла
То, что меня удивляет
Забавно читать записки варвара о твоей любимой стране. Где взять варвару правильные учтивые слова, как найти ему красивые строки, если он не обучен видеть, как мы. Говорят, все люди стран заходящего солнца мыслят иначе, словами и логическими конструкциями, мы же мыслим образами и с рождения приучены искать красоту мира, созерцать мимолетное, в котором застыла вечность.
Почитай нихонских авторов: молчание говорит больше, чем многие слова. Штрих, намек, улыбка, жест скажут больше, чем подробное объяснение, дотошно переданные диалоги. Клавелл говорит о нас, но говорит не нашим языком. Так кого же он в конце концов рисует?.. Японцы 11-го века из “Записок у изголовья” кажутся более близкими веку 21-му, чем японцы Клавелла.
Варвары
Грязные, инфантильные, глупые, подлые, грубые и невоспитанные, но что можно ожидать от чужеземцев. И еще раз грязные.
Нихонцы
Чистые, воспитанные, цивилизованные, непонятные, жестокие. И еще раз чистые и воспитанные.
То, что вызывает интерес
Всегда интересно читать о разности культур. Вся книга – контрасты и недопонимания, это довольно занимательно. Противоположность мировоззрения, мышления, целей, мотиваций. И хотя язык исключительно “европеизирован” (американский диалект не противопоставляется европейскому), слишком логичен, словоцентричен, а не образоцентричен, настроен на проговаривание, а не домысливание или рисование образов, он также рознится в начале книги и в конце: больше чужеземской грубости -- больше японской утонченности (в том числе натуралистической грубости европейцов противостоит богатый язык эротических эвфемизмов Востока: “золотая щель”, “нефритовое копьё”, “облака и дожди”).
Мотивации
Мотивации варвара Анджин-сана: выжить, деньги, нет – опять выжить, а денег все же хочется, я выживу, если стану японцем, блин, какие чистенькие, хочу Марико, нет – всё же корабль.
Мотивации Торанаги: власть, честь, интриги, всех перемудрю, гордость, нет – всё же власть.
Мотивации Марико: гордость, красота мгновения, интересы церкви, интересы Торанаги, Анджин-сан, да дайте же наконец спокойно совершить сеппуку.
Мотивации почти всех женщин книги и большинства мужчин: да дайте же наконец спокойно совершить сеппуку.
То, что слишком
Слишком много грязи в Европе. Слишком чисто в Японии. А я ведь помню в 11 веке: “Блохи – препротивные существа. Скачут под платьем так, что, кажется, оно ходит ходуном”.
Слишком много внимания “высокой сексуальной культуре” японцев. Если бы это было так естественно, про это как раз не говорили бы столько.
Слишком много сеппуку. Слишком много надрыва вообще.
То, что плохо
Язык. Язык. Язык.
Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела...
О, с какой неохотой! –
Написал Басё.
“Летали на кормежку пчелы”, – написал или Клавелл, или его переводчик.
Куртизанки, обращение “сэр” между самураев, стилистические ужасы. Чего стоит предложение: “Мы мирные купцы, если не считать наших врагов”. Или: “Самурай исчез молча, как таракан”. А ведь контекст совсем не иронический. Да, и все-таки надо определиться 1) переводчику, 2) редактору, 3) корректору -- так склонять или не склонять Торанагу, не проходной персонаж.
И все-таки книга...
И все-таки книга занимательна. Столько интриг, жизнь висит на волоске... ах, да! мы же, японцы, нам бы только сеппуку...
Эта книга много расскажет о японской культуре тем... кто мало знает о Японии, в острый сюжет неплохо вписаны объяснения многих традиций и экзотизмов, можно сказать стереотипов (ниндзя, чайная церемония, сеппуку... опять сэппуку?!).
Спустился вечерний сумрак…
Спустился вечерний сумрак, и я уже ничего не различаю. К тому же кисть моя вконец износилась.
Клавелл, этот варвар з глазами голубыми, как у госпожи сиамской кошки, которая при дворе заслужила шапку чиновника пятого ранга, конечно, написал бы лучше, если бы госпожа наша императрица подарила ему тетради из хорошей рисовой бумаги (как мне когда-то). Все же мужчине следует писать стихи, и лучше, чтобы из трех, в крайнем случае, пяти строчек. “Простолюдины любят прибавлять к словам лишние слоги. Немногословие прекрасно”.Тэксты існуць, вядома ж, незалежна ад людзей. Яны размаўляюць і спрачаюцца... Што сказала б сёння Сэй-Сёнагон, прачытаўшы кнігу “Сёгун” Клавэла.
Тое, што мяне здзіўляе
Забаўна чытаць нататкі барбара пра тваю любімую краіну. Дзе ўзяць барбару слушныя ветлыя словы, як знайсці яму прыгожыя радкі, калі ён не навучаны бачыць, як мы. Кажуць, усе людзі краёў заходнага сонца думаюць інакш, словамі і лагічнымі канструкцыямі, мы ж думаем вобразамі і ад нараджэння прывучаныя шукаць прыгажосць свету, сузіраць мімалётнае, у якім застыла вечнасць.
Пачытай ніхонскіх аўтараў: маўчанне кажа больш, чым многія словы. Штрых, намёк, усмешка, жэст скажуць больш, чым падрабязнае тлумачэнне, датошна перададзеныя дыялогі. Клавэл апавядае пра нас, але не нашай мовай. Дык каго ж ён урэшце малюе?.. Японцы 11 стагоддзя з “Нататак ля ўзгалоўя” падаюцца больш блізкімі стагоддзю 21-му, чым японцы Клавэла.
Барбары
Брудныя, інфантыльныя, дурныя, подлыя, грубыя і нявыхаваныя, але чаго можна чакаць ад чужаземцаў. І яшчэ раз брудныя.
Ніхонцы
Чыстыя, выхаваныя, цывілізаваныя, незразумелыя, жорсткія. І яшчэ раз чыстыя і выхаваныя.
Тое, што выклікае цікавасць
Заўсёды цікава чытаць пра рознасць культур. Уся кніга – кантрасты і неразуменне, гэта даволі займальна. Супрацьлегласць светапоглядаў, мыслення, мэтаў і матывацый. І хоць мова выключна “еўрапеізаваная” (амерыканскі дыялект не супрацьпастаўлены еўрапейскаму), занадта лагічная, словацэнтрычная, а не вобразацэнтрычная, настроеная на прамаўленне, а не дадумванне або маляванне вобразаў, яна таксама розніцца на пачатку кнігі і ў канцы: больш чужаземнай грубасці – больш японскай вытанчанасці (у тым ліку натуралістычнай грубасці еўрапейцаў супрацьпастаўленая багатая мова эратычных эўфемізмаў Усходу: “залатая шчыліна”, “нефрытавае жазло”, “аблокі і дажджы”).
Матывацыі
Матывацыі барбара Анджын-сана: выжыць, грошы, не – зноў выжыць, а грошай усё-ткі хочацца, я выжыву, калі стану японцам, блін, якія чысценькія, хачу Марыко, не – усё-ткі карабель.
Матывацыі Таранагі: улада, гонар, інтрыгі, усіх перамудру, пыха, не – усё-ткі ўлада.
Матывацыі Марыко: гонар, прыгажосць імгнення, інтарэсы царквы, інтарэсы Таранагі, Анджын-сан, ды дайце ж нарэшце спакойна здзейсніць сэпуку.
Матывацыі амаль усіх жанчын і большасці мужчын: ды дайце ж нарэшце спакойна здзейсніць сэпуку.
Тое, што занадта
Занадта шмат бруду ў Еўропе. Занадта чыста ў Японіі. А я помню ў 11-м стагоддзі: “Блохі – найбрыдчэйшыя істоты. Скачуць пад сукенкай так, што, здаецца, яна ходзіць ходырам”.
Занадта шмат увагі “высокай сэксуальнай культуры” японцаў. Калі б гэта было так натуральна, пра гэта якраз не гаварылі б столькі.
Занадта шмат сэпуку. Занадта шмат надрыву ўвогуле.
Тое, што дрэнна
Мова. Мова. Мова.
З сарцавіны півоні
Павольна выпаўзае пчала...
О, з якой неахвотай! –
Напісаў Басё.
“Ляталі на кармёжку пчолы”, – напісаў ці Клавэл, ці ягоны перакладнік.
Куртызанкі, зваротак “сэр” паміж самураямі, стылістычныя жахі. Чаго варты сказ: “Мы мірныя купцы, калі не лічыць нашых ворагаў”. Або: “Самурай знік моўчкі, як таракан”. А кантэкст зусім не іранічны. Ну, і ўсё-ткі трэба вызначыцца 1) перакладніку, 2) рэдактару, 3) карэктару – дык скланяць ці не скланяць Таранагу, не прахадны персанаж.
І ўсё-ткі кніга...
І ўсё-ткі кніга займальная. Столькі інтрыг, жыццё вісіць на валасінцы... ах, мы ж японцы, нам бы толькі сэпуку...
Гэтая кніга багата апавядзе пра японскую культуру тым... хто мала ведае пра Японію, у востры сюжэт няблага ўпісаны тлумачэнні многіх традыцый і экзатызмаў, можна сказаць стрэатыпаў (ніндзя, чайная цырымонія, сэпуку... ізноў сэпуку?!).
Апусцілася сутонне...
Апусцілася сутонне, і я ўжо нічога не адрозніваю. Да таго ж і пэндзаль мой дарэшты знасіўся.
Клавэл, гэты барбар з вачыма блакітнымі, як у спадарыні сіямскай коткі, якая пры двары заслужыла шапку чыноўніка пятага рангу, вядома, напісаў бы лепш, калі б спадарыня наша імператрыца падарыла б яму сшыткі з добрай рысавай паперы (як мне калісьці). Усё-ткі мужчыну належыць пісаць вершы, і найлепей з трох, у крайнім выпадку пяці радкоў. “Просталюдзіны любяць дадаваць да словаў лішнія склады. Нешматслоўе цудоўнае”.18139