Рецензия на книгу

• 

  Аноним17 января 2014 г.

  Хранитель древностей
  Единственный роман Александра Чудакова – редкий по красоте и оптимизму рассказ о людях, каких уж вовсе нет сейчас

  Этой книге уже тринадцать лет от роду, и за это время внимание к ней возвращалась неоднократно. Впервые роман-идиллия с поэтичным названием «Ложится мгла на старые ступени» был опубликован в журнале «Знамя» в конце 2000-го. Годом позже вышел отдельным изданием. В 2005-м был помянут в череде некрологов: Александр Чудаков погиб на 68-м году жизни при невыясненных обстоятельствах. В 2011-м жюри премии «Русский Букер» назвало роман «книгой десятилетия», и это – редчайший случай! – не вызвало споров среди литературоведов и критиков: с выбором были согласны как будто все.

  Осенью 2013-го издательство «Время» переиздает роман, снабдив его объемистым приложением: фрагментами дневниковых записей автора вплоть до последних дней жизни и фотографиями из его архива. Дополнительный материал помогает проследить историю создания произведения и почувствовать в нем тончайшую грань между вымыслом и реальностью – таковы, пожалуй, две функции свежеопубликованного бонуса. Инициатива издательства «Время» – хороший повод вновь поговорить о романе Александра Чудакова и посоветовать тем, кто не читал его прежде.

  Главный герой книги, написанной одновременно и от первого, и от третьего лица (повествователь предстает то как «Антон», то как «я», причем переключение между регистрами порой происходит внутри одного фрагмента), – как ни странно, не лирический герой, рассказчик, а его дед Леонид Львович Саввин. Родившийся еще в 1870-е гг. и получивший духовное образование в царской России, этот человек дожил до глубокой старости в России глубоко советской – его похороны и посещает внук Антон в том временном пласте, какой условно можно назвать «сегодняшним днем». Однако этот временной пласт оказывается скрытым за множеством других: с хронологией Антон Стремоухов/Александр Чудаков обращается вольно, легко переносясь из 1940-х в 1970-е и обратно, зацепившись за какую-нибудь вещь или мысль.

  Свободное плавание по воспоминаниям создает удивительный эффект: вся отечественная история XX в. предстает перед нами как нечто единое и неразрывное, сконцентрированное в одной географической точке – североказахстанском городе Чебачинске, куда семья Саввиных-Стремоуховых переехала в 1930-е. Туда же переехали (куда чаще – высланы) и многие другие семьи: бывшие дворяне и профессора, «неблагонадежные» ремесленники, «подозрительные» немцы и евреи. В небольшом городке перед войной сосредоточились такие интеллектуально-профессиональные ресурсы, что Чебачинск стал походить на портал в благополучное дореволюционное прошлое. Как с сожалением отмечает автор ближе к финалу, такая среда оказалась недолговечной: к 1970-м гг. умерли все ссыльные, разъехались их дети, и Чебачинск снова стал провинциальной глушью.

  Сюжет? В романе нет какого-либо действия, поэтому едва ли можно говорить о фабуле и сюжете. Книга «Ложится мгла на старые ступени» подобна коллекции древних вещей и драгоценностей, причем Александр Чудаков приглашает нас не столько посмотреть на диковинки, сколько понаблюдать за процессом их сбора и систематизации. «Посмотрите, – обращается он к нам с безмерной любовью к каждому предмету коллекции, – эти удивительные столовые приборы, все девять штук, использовала во время обеда выпускница института благородных девиц, моя бабка Ольга Петровна. Она до самой старости помнила, во что были одеты Их Величество Государь Император и Государыня Императрица Александра Федоровна на большом зимнем балу в Николаевском зале Зимнего дворца!».

  И таких экспонатов у Чудакова – сотни: это вещи, люди, умения, которых сегодня не отыскать днем с огнем. Немец-кондитер, делавший не торты – произведения искусства; старый матрос из экипажа крейсера «Варяг», способный с ходу развенчать любой миф о Русско-японской войне; геолог, за год скапливающий целое состояние – чтобы месяц на широкую ногу гулять в знаменитых московских ресторанах и посещать все театральные премьеры; и так далее. Один персонаж другого необычнее – но необычность эта иллюзорна, поскольку для самого Чудакова подобные люди были нормой. Каждый был непревзойденным мастером в каком-либо деле, а то и во множестве дел, как Леонид Львович; а когда практические навыки сочетались с трудолюбием – отнюдь не редкость! – человеку становились нипочем любые трудности. Даже такие, на которые была богата наша история в 1930-1950-е.

  Герои Александра Чудакова завораживают, но еще большее впечатление производит отношение автора к людям, к любым – от тех, кого почти боготворит (дед), до тех, к кому он снисходителен (парторг Гонюков, чью фамилию в Чебачинске произносили исключительно с добавленной буквой «в» в середине). Обо всех без исключения Антон/Чудаков говорит с такой теплотой и с такой любовью, какие в современной литературе не встретишь никогда. Если где-то в романе и появляется ирония, то очень мягкая; повествователь/автор не позволяет себе судить и осуждать кого-либо; ни на одной странице его не заподозришь в том, что он держит за спиной кукиш. Свет любви к людям пробивается сквозь мрачные пейзажи российской истории – книга, по всем формальным показателям обязанная быть тяжелейшим чтением, дарит вдохновение и веру в лучшее.

  Ключ к пониманию романа «Ложится мгла на старые ступени», на мой взгляд, в крошечном эпизоде, где один из героев, гостивших у Саввиных-Стремоуховых, вспоминает Леонида Львовича: «Когда я уходил, он посмотрел на меня и сказал, хотя про свои настроения я, естественно, ничего не говорил, что один из самых больших грехов – грех уныния. “Смеяться-веселиться?” – сказал я, может, несколько раздраженно. “Православное духовное веселие не в смехе, – ласково сказал он, – но в житие с улыбкой”». Об этом, о «житии с улыбкой» весь роман – недаром и назван он «романом-идиллией».

  Написанная прекрасным языком, с повсеместными вкраплениями устаревшей и диалектной лексики – слегка «солженицынская» стилистика, – книга заслуживает не только премий и лестных критических отзывов, но гораздо большего – читателя. Если бы меня спросили, какими произведениями современной русской литературы стоило бы дополнить школьную программу, я предложил бы ограничиться одной-единственной книгой Александра Чудакова: и сказано здесь достаточно, и «воспитательного» в ней больше, чем в десятке прочих текстов. Классика, которую можно было бы назвать «живой», будь жив ее создатель. Потому не «живая»: просто – классика.

  94

  1,3K