Рецензия на книгу

• 

  likeanowl8 января 2014 г.

  «Обреченный, в западнях у змия, стоял обложенный город. А еще долго никто ничего не знает и не чует беды — люди пили и ели, женились, выходили замуж. И когда пришел час, забили в набат, а уже никуда не уйти», — писал Рерих о своей картине, давшей имя роману Стругацких.

  
  Ни над каким другим нашим произведением (ни до, ни после) не работали мы так долго и так тщательно. Года три накапливали — по крупицам — эпизоды, биографии героев, отдельные фразы и фразочки; выдумывали Город, странности его и законы его существования, по возможности достоверную космографию этого искусственного мира и его историю — это было воистину сладкое и увлекательное занятие, но все на свете имеет конец, и в июне 1969-го мы составили первый подробный план и приняли окончательное название — «Град обреченный» (именно «обреченный», а не «обречённый», как некоторые норовят произносить). Так называется известная картина Рериха, поразившая нас в свое время своей мрачной красотой и ощущением безнадежности, от нее исходившей. — Борис Стругацкий. Комментарии к пройденному

  
  Мрачная красота и ощущение обреченности — роман в четырех словах. Непонятный Эксперимент в искусственном городе, где солнце зажигается по щелчку, как гигантский светильник; где все говорят на одном языке — и каждый думает, что на родном; где профессию случайным образом выдает распределительная машина, и менять ее велено каждый год — из дворников в полицейские, из полицейских в редакторы... из советников, порой, в мусорщики.
  В зазеркалье, в анти-Антигороде этот Город мог бы зваться Вавилоном. Здесь все варятся в едином котле, но неизбежно несут печать своей культуры.

  
  — ...Если бы ты искал покоя, то нашел бы тепленькое местечко и жил бы себе припеваючи. Здесь ведь полным-полно тепленьких местечек. А ты выбрал самую грязную, самую непопулярную работу, и работаешь ты честно, не жалеешь ни сил, ни времени... Какой уж тут покой!
  — Душевный, Андрей, душевный! — сказал Ван. — В мире с собой и со Вселенной.

  
  Комсомолец Андрей понимает речь китайца Вана, и это создает опасную иллюзию — что самого Вана тоже можно понять, постичь, объяснить. А объяснив Вана — миллион таких Ванов, которые, как кирпичики, как молекулы, составляют организм Города, — объяснить себе и Город, и Эксперимент; проникнуть в головы Наставников — Создателей? — и увидеть то, что творится за кулисами магического театра. Постичь великий замысел. Открыть главную тайну Эксперимента.

  Пять частей — пять Рубиконов, пять ритуальных смертей. Андрей-мусорщик умирает, чтобы ему на смену пришел Андрей-полицейский, за ним — Андрей-редактор, Андрей-советник... И так до самого конца, пока вся эта шелуха окончательно не слетит, чтобы обнажить просто Андрея, Андрея-как-он-есть, без уютной безопасности таких простых, понятных, предсказуемых масок.

  
  Просто вы — атеист, молодой человек, и не хотите себе признаться, что ошибались всю свою — пусть даже недолгую — жизнь. Вас учили ваши бестолковые и невежественные учителя, что впереди — ничто, пустота, гниение; что ни благодарности, ни возмездия за содеянное ждать не приходится. И вы принимали эти жалкие идеи, потому что они казались вам такими простыми, такими очевидными, а главным образом потому, что вы были совсем молоды, обладали прекрасным здоровьем тела и смерть была для вас далекой абстракцией.

  
  Война, переворот, безумные павианы, вода-которая-превращается-в-желчь, живые скульптуры, смертоносная рябь в воздухе — всё это постижимый страх. Даже если нет ему никакого объяснения, он где-то вовне, его можно избежать, от него можно спрятаться.
  От себя спрятаться нельзя; в посмертии спрятаться негде.

  Это самая зрелая книга Стругацких, самая красивая, самая страшная; она как сон, в который ныряешь с головой, моментально принимая правила игры, — так Андрей нырял в Красное здание.
  Это социальная сатира, которая переплетается с мифологической историей о пути Героя. Стругацкие мифологизируют свою собственную, частную историю, превращая ее в историю всеобщую, не имеющую конца и начала, и — возможно, как и всё, — не имеющую смысла. Одного, конкретного, изначально заложенного смысла, который вроде бы должен быть в таких сложных вещах, как Эксперимент и человеческая жизнь.
  Это история очень автобиографичная для человека и Города, и это совсем не мешает ей быть очень личной для меня.

  Андрей проходит свой путь между собакой и волком, трикстером Изей и почти-Воландом, почти-Дьяволом паном Ступальским для того, чтобы встретиться с самым главным страхом — остаться наедине с собой, лицом к лицу.
  Чтобы лицом к лицу, наедине с собой оставить читателя. Раз за разом, круг за кругом это действует оглушающе.

  
  Не забудьте, преисподняя вечна, возврата нет, а вы ведь еще только в первом круге...

  19

  126