Рецензия на книгу
Король, дама, валет
Владимир Набоков
bastanall19 декабря 2022 г.Кабинет редкостей Набокова в Берлине
▌Место действия — Берлин, время действия — конец 1920-х годов, действующие лица — немецкие бюргеры и им подобные. Коротко о сюжете: в дом четы Драйеров приезжает мужнин племянник, у которого завязывается роман с дядиной женой, что в конце приводит к трагичным последствиям. И знаете, тема адюльтера в романе — это далеко не самое интересное.▌
Вся книга похожа на кабинет редкостей. Во-первых, для Курта Драйера («короля») всё — забава и нет ничего серьёзного. Особенно это заметно, когда он попадает в Кунсткамеру: после осмотра экспозиции все люди на улице кажутся ему кунсткамерными экспонатами. И только те двое (его жена и её любовник, «дама» и «валет»), которые действительно замышляют преступление и достойны за свою жадность и жестокость по кусочкам оказаться в кунсткамере, кажутся ему нормальными. Иронично, не правда ли?
Во-вторых, роман написан в 1928 году, когда Набоков жил в Берлине, и у меня создалось стойкое впечатление, что он специально выискивал все самые необычные и новомодные явления своего времени: это и кино, и автомобили, и роботы (которые, впрочем, назывались ходячими манекенами или человеческими куклами), и фотоснимки на плёнку, и метро, и популярная гимнастика для богатых жён по утрам и т.д. Всё это, конечно, было изобретено не в тот самый год, а сильно около (кино — в 1890-е, авто — в 1880-е, роботы — 1930-е, фотоплёнка — начало XX века, метро — 1860-е, гимнастика — изобретение древнее, но не в формате клубных занятий для богатых домохозяек, и т.д.), но это не отменяет факта, что в 1928-м всё это — с учётом скорости распространения новинок технического прогресса — ещё казалось диковинкой, редкостью и поражало воображение. Но самое главное — всё это было показателем необычайного богатства. Мне кажется, Набоков гениально показал уровень дохода главного героя, не прибегая к унылым цифрам и банальным сравнениям: у него своя машина, свой фотоаппарат, он ходит в кино когда захочет, мог бы кататься на метро, но брезгует, кроме того инвестировал в создание роботов, то есть инвестировал в будущее. Да, спустя без малого сотню лет все эти «диковинки» уже приелись, и при чтении легко упустить из виду их тогдашнюю новизну. И, тем не менее, именно они превращают роман в «кабинет редкостей» — в роман-кунсткамеру. Это такой уровень художественного мастерства (для писателя 29-то лет от роду), что я не могу перестать расточать дифирамбы.
Между прочим, новомодной можно счесть даже саму ситуацию, когда молодой человек влюбляется в женщину постарше, и автор обосновывает это тем, что в детстве мальчик всегда хотел любви матери, но та его отвергала (любила дочь больше, а сына била). Что это как не Эдипов комплекс, введённый Фрейдом как раз в 1910-е годы? Кстати, ещё одна немецкая нотка в книге, хотя Фрейд, разумеется, был австрийцем.
А вот цирковое и кинематографическое представление, на которое однажды ходила троица наших героев, — явление не такое уж и новое, однако по своему характеру весьма диковенное (кому как, а мне со страниц повеяло чем-то по-брэдбериевски зловещим, хотя малышу Рэю в ту пору было всего 8 лет), поэтому тоже достойно занять место в романе-кунсткамере.
Восхитительный сеттинг, не правда ли?
В центре сюжета любовный треугольник заглавных героев: Короля Эгоизма, Дамы Алчности и Валета Похоти. Ой, вы не подумайте, это моя аллегорическая интерпретация, автор ничего такого не говорит прямым текстом.
Король Эгоизма, разумеется, невыносим, но его эго вертится вокруг лишь него одного, поэтому в реальной жизни такие люди могут быть раздражающими, но безвредными (к тому же он мне по-братски нравится, я всю жизнь старалась практиковать гуманную форму эгоизма). И благодаря своему эгоизму Король зарабатывает огромное состояние, которое Дама Алчности, разумеется, хочет присвоить себе.
Вообще-то поначалу она холодная и безразличная ко всему мещанка — из тех самых, которых так ненавидел Гёссе. Но вот её алчность поднимает голову, и Дама заводит молодого любовника — она просто хочет иметь то же самое, что имеют другие дамы её круга. Удовлетворение этого желания пробуждает в ней ненасытную жадность: до любовных утех, до власти, до денег. Так у Дамы Алчности возникает желание избавиться от Короля. (Вообще-то с мещанской практичностью она могла бы совмещать и мужа, и любовника, но алчность до денег пробудила ненависть к их хозяину, стоящему у неё на пути, и главное — напомнила, что Дама никогда не могла подчинить мужа своей воле, — вот в чём грех его, которому нет прощения). Но для реализации планов ей нужен всецело преданный рыцарь, поэтому она спеленала Валета оковами похоти и поработила его слабый разум.
Пожалуй, поначалу Валет Похоти кажется ещё живым человеком — даже не таким уж развратным, просто пустым и немного недолюбленным (см. Эдипов комплекс). Но чем сильнее отравлен его разум, тем больше он походит на мертвеца. В таком исполнении похоть становится грубым животным инстинктом, на который даже смотреть тошно (если что, в тексте нет никаких подробностей, просто характер героя изменился). Самое интересное в его характере это то, что сам Валет ненавидит всё тошнотворное: уродливые вещи, уродливых людей, уродливые ситуации, от которых его буквальным образом тошнит (как он с такой брезгливостью дошёл до секса, одному богу-автору ведомо); но при этом запланированное им с Дамой преступление не вызывает в нём таких чувств — он уже настолько порабощён, что не имеет силы воли даже испытывать собственные чувства, к тому же он никогда не вдавался в мерзкие детали плана, ему кажется, что всё разрешится естественно и красиво (какой, однако, редкостный чудак).
Итак, масти определены, карты легли на стол, треугольник запутанных отношений сформировался.К персонажам у меня сложное отношение. С одной стороны, они все там неприятные, с другой стороны… Я могла бы понять Франца («валета») в силу схожего возраста и неопытности к жизни; я могла бы понять Марту («даму») как женщина женщину; но самым близким ко мне оказался именно Курт Драйер — в силу своего эгоистичного характера. Может, он и грешит невнимательностью, чёрствостью по отношению к окружающим людям, я бы даже сказала, излишне жестоким чувством юмора и чрезвычайной несерьёзностью в отношении их чувств; но Драйер, по крайней мере, знает, как наслаждаться жизнью, умеет радоваться пустякам, наблюдателен, жизнелюбив и весел, постоянно ищет что-то необычное и всегда учится чему-то новому. Не самый худший сорт эгоизма, как по мне.
…[Драйер] сидел сравнительно далеко и читал книжку в кожаном переплете. Читал он внимательно, с удовольствием. Вне солнцем освещённой страницы не существовало сейчас ничего. Он перевернул страницу, и весь мир, жадно, как игривая собака, ожидавший это мгновение, метнулся к нему светлым прыжком, — но, ласково отбросив его, Драйер опять замкнулся в книгу.Понимать-то я его понимаю, но самым симпатичным оказался не он, а безумный старичок, у которого Франц снимал комнатушку. Какая там бездна бессознательного разверзлась, какие внутренние демоны из неё повылазили — ни словами сказать, ни пером описать. И ведь безобиднейший старикашка, считающий всех людей своей выдумкой, иллюзией, а самого себя — могущественным иллюзионистом и фокусником по имени Менетекелфарес. Этот самый Фарес жил в почти полном отрыве от реальности, жил так, как подсказывала ему фантазия, и был полностью этим доволен. Этому у безумцев всем нормальным людям стоит поучиться. Хотя автор его ввёл, думается мне, по другой причине: возможно, он хотел как бы показать, что реальности не существует, что всё это может быть выдумкой выжившего из ума старика, но никак не подлинной жизнью, никак не настоящей драмой. Поэтому, дамы и господа, давайте не будем столь серьёзны.
Самой прекрасной вещью в романе-кунсткамере является его глубинная ирония. Автор и сам, думаю, похож на Короля Эгоизма, для которого не существует серьёзных вещей. Он, как и Король, ни о чём не переживает, потому что всё в этом мире кажется ему забавным. И то, как богатые жёны коллекционируют любовников, и то, как молодые щёголи ходят особенной столичной походкой, и то, что муж, которому наставляют рога, беспрецедентно слеп. Ирония, ирония, ирония. То, как любовники постоянно оказываются на грани разоблачения (особенно замыслив преступление), заставляет читательское сердечко биться чаще от ужаса и предвкушения, но автор как будто издевается и над читателем, и над героями: каждый раз он отыгрывает роль Судьбы и отводит беду. Бесконечно этот цирк продолжаться, конечно, не может. Вот тут-то Ирония обнажает истинное лицо и оказывается Цинизмом. Да, каждый персонаж получает по заслугам, да, ситуация разрешается иронично и неожиданно, да, читатель испытывает невероятное облегчение (т.е. да, книга написана по всем правилам классического романа), но сам способ развязать ситуацию — нелитературно жесток.
Я с самого начала подозревала, что кому-то придётся умереть, чтобы разрешить ситуацию, подозревала даже до того, как любовники решили убить мужа-рогоносца ради денег. Но три разных смерти — это концовки трёх разных историй. Смерть Короля окончательно превратила бы этот роман в «кунсткамеру», ведь зло восторжествовало бы. Смерть Валета прекратила бы роман в трагичную историю запретной любви. Но смерть Дамы сделала из романа своеобразную притчу про наказание грехов (т.е., как я писала выше, каждый получает по заслугам): эгоист из-за эгоизма потерял то, что любил; жадная женщина потеряла из-за жадности жизнь; а похотливый юнец, подчинившись похоти, потерял билет в безбедную жизнь, впрочем, после всех этих событий так и не растеряв своей похоти (у поганца в конце словно открылось второе дыхание). Циничность этого способа в том, что даже сопереживать героям не хочется, — автор внушает читателю только одну мысль: «Они сами виноваты, фу такими быть».
После всего про измену всё же стоит сказать отдельно. В романе такая вещь как измена — очевидно аморальна (это значит, что в ней отсутствует мораль), автор даже не останавливается толком на этом аспекте. В общем-то, любому нравственному человеку и так понятно: во-первых, мы не можем контролировать ни свои чувства, ни тем более чужие, поэтому не существует гарантий, что люди, которых мы любим, навсегда останутся с нами, и что мы сами никогда не полюбим других; во-вторых, мы очень боимся болезненных перемен, поэтому готовы пойти на обман, чтобы оттянуть неизбежный конец, — и ложь на какое-то время нас утешает, но это ведёт к моральному разложению, от которого рукой подать до серьёзных преступлений. Если это понимать, то адюльтер кажется уже не катастрофой, а чем-то вполне естественным и закономерным. Впрочем, похоже, нравственность (тем более такая, высосанная из пальца) автора совершенно не интересует.
Поэтому на первый план в книге выходит жадность — жадность главной героини. Дамочка хочет усидеть на двух стульях, поэтому её жадность становится движущей силой сюжета. Это чувство настолько всепоглощающее, что приводит к парадоксальной кульминации и жестокому концу. Меня, однако, позабавил источник её жадности. Изначально Марта решила завести любовника просто потому, что у её сестры были любовники, у всех вокруг есть любовники — так чем она хуже? Возраст уже не маленький, пора-пора, часики-то тикают! Это значит, что для Марты соответствие хоть и аморальной, но повсеместно распространённой норме было важнее собственного морального облика. Ей было важно чувствовать себя не хуже, чем они — эти нормальные жёны вокруг. Если бы она жила в религиозном обществе, для неё столь же естественно было бы осуждать любой, даже самый призрачный намёк на безнравственность. Можно сказать, что это персонаж, который пробуждает в себе худшие качества под действием общественного мнения.
(Хм, вот написала так, и мне вдруг вспомнилось, как радостно разорались некоторые люди после декабрьского запрета на определённый сорт литературы, мол, так ему, этому сорту, и надо. Думаю, существуют люди, которые по-настоящему боятся силы общественного мнения; вероятно, они судят всех по себе и поэтому в ужасе, что если общество будет нормально относиться к нетрадиционным меньшинствам, то люди «против воли» станут подчиняться этой «моде», — поэтому надо всё запретить, запретить, запретить!.. Тогда как на самом деле проблема не в общественном мнении, а в слабых умах некоторых людей. Впрочем, я отвлеклась.)
В первой половине книги много томности, страсти и нежности, было довольно приятно читать это, даже несмотря на измену (см. выше про «очевидно аморальна»). Марта хотела быть любимой, но сама не могла любить. Она была нежна с Францем, потому что он был слаб перед нею, потому что оказался полностью в её власти. Со временем её формой любви стала забота о Франце, даже вперёд себя. И одновременно жадность героини набрала обороты и раскрутила сюжет так, что это уже стало увлекать по-иному. В любой момент читать этот роман было интересно.***
Единственной загадкой для меня осталось, почему Драйер (напомню, самый близкий мне персонаж) при всей бескрайности своих мечтаний, так и не воплотил их в жизнь, хотя денег ему хватило бы на любой каприз:
Он втайне сознавал, что коммерсант он случайный, ненастоящий, и что, в сущности говоря, он в торговых делах ищет то же самое — то летучее, обольстительное, разноцветное нечто, что мог бы он найти во всякой отрасли жизни. Часто ему рисовалась жизнь, полная приключений и путешествий, яхта, складная палатка, пробковый шлем, Китай, Египет, экспресс, пожирающий тысячу километров без передышки, вилла на Ривьере для Марты, а для него музеи, развалины, дружба со знаменитым путешественником, охота в тропической чаще. Что он видел до сих пор? Так мало, — Лондон, Норвегию, несколько среднеевропейских курортов… Есть столько книг, которых он не может даже вообразить. Его покойный отец, скромный портной, тоже мечтал, бывало, — но отец был бедняк. Странно, что вот деньги есть, а мечта остается мечтой.Возможно, это ещё одна чёрточка в копилку характера персонажа: он был натурой мечтательной, но не деятельной, поэтому и богатство, пусть даже честно заработанное, оставалось случайным и потому неприменимым. Красивая чёрточка, но я не уверена, что её следует толковать именно так. Обдумаю это на досуге.
А ещё, наверное, хотя бы в конце этой на первый взгляд бесконечной рецензии стоило бы поговорить об особенном, ни на что не похожем языке романа — живом и игривом русском языке Набокова. Но я не настолько хорошо знаю этого писателя, чтобы говорить о том-самом-набоковском-языке и его особенностях. Поэтому пока просто сделаю зарубку в памяти, а «поговорить» оставлю на другой раз.
467,4K