Рецензия на книгу

• 

  Аноним14 ноября 2022 г.

  Искусство жить

  Не было ещё такой книги, мнение о которой я менял столь резко и после первого же десятка страниц. Только взяв её и узнав от читавших её людей, что сюжета как такового и не будет, я уже планировал в голове гневную рецензию. Более того, книга была настолько чужда и непонятна, что я временно отложил её, прервавшись на японские мифы. А вернувшись к ней после мифов, внезапно обнаружил, что она прекрасна.

  В чём же дело, что такого я прочитал в мифах, что стало ключом к пониманию этого шедевра? Возможно, это особое отношение японцев к природе, когда каждый камень, дерево, травинка имеют своего ками (духа)? Возможно, это про их мировоззрение, вынужденное за века соединить две довольно разные религии – синтоизм и буддизм? Насколько я понял, большинство японцев не сталкивают одну религию с другой, поклоняясь при случае и тем, и другим богам, в их картине мира нет ярко выраженного противостояния этих верований, как у католичества и протестантства, или у христианства в целом с мусульманством. И за исключением периода, когда синтоизм искусственно сделали инструментом пропаганды, противостояний не было. В любом случае, и буддистам, и синтоистам присуще созерцание. Синтоисты видят за природными объектами и явлениями скрытый смысл. То есть всё в природе подвластно осмыслению и толкованию, не обязательно верному, но попытаться можно. И там, где человек западной культуры спешит – у нас даже есть выражение для крайней спешки: «без оглядки», японец оглядывается и осмысливает.

  Можно возразить, что у европейской культуры есть свои мыслители и поэты, и это их задача – рефлексировать над зрительными, в частности, природными образами. Тем удивительнее, насколько в японской культуре первостепенны и всегда были первостепенны эстетические занятия – стихосложение, живопись, музыка, танцы, театр. Каждый самурай был обязан сложить как минимум одно, предсмертное стихотворение. А если взять произведения хэйанской эпохи – там вся переписка пестрит стихами, импровизация стихов в компании считалась развлечением, а ведь это ещё какая работа мозга, синтаксическая, семантическая… Теория литературы разобрала по косточкам все средства художественной выразительности, вывела психологический параллелизм (когда состояние природы в тексте отражает состояние души персонажа), берёшь правило – применяешь. Или не следуя правилам, чувствуешь их интуитивно, наперекор тому, что в твоей культуре главными предметами считаются родной язык и математика, а отнюдь не литература, не рисование, не музыка… Сколько выпускников сейчас банально не умеет писать сочинения – излагать мысли? Тьма.

  Чтобы быть поэтом в Европе, нужно быть гениальным, чтобы быть поэтом в Японии, достаточно быть японцем.

  Именно это, поэтический склад ума, отличает повесть Кавабаты от унылого перечисления действий, за которое я поначалу принял это произведение. Его «встал, потянулся, взял газету, закашлялся, почистил зубы» перемежается «увидел, подумал, заметил, начал размышлять». И это не те же действия-мысли, которые совершает и думает западный человек. Это не в лоб тараном тот европейский психологический параллелизм, когда если у героя на душе мрачно, то «снеговая белая туча, огромная, как небо, обтянула весь горизонт и последний свет красной, погорелой вечерней зари быстро задернула густою пеленою. Вдруг настала ночь… наступил буран со всей яростью, со всеми своими ужасами. Разыгрался пустынный ветер на приволье, взрыл снеговые степи, как пух лебяжий, вскинул их до небес… Все одел белый мрак, непроницаемый, как мрак самой темной осенней ночи! Все слилось, все смешалось: земля, воздух, небо превратились в пучину кипящего снежного праха, который слепил глаза, занимал дыханье, ревел, свистал, выл, стонал, бил, трепал, вертел со всех сторон, сверху и снизу, обвивался, как змей, и душил все, что ему ни попадалось». Нет этой тотальной безнадёжности, нет такого эгоцентризма, человек – лишь один из тысяч других людей, в пустыне песчинка, против одной которой не могут ополчиться все без исключения силы зла. Синго, герой повести, отлично понимает, что находится среди других таких же песчинок, и взаимодействует с ними постольку, поскольку это возможно в принципе. Он не переступает личные границы, не испытывает каких-то заоблачных желаний, тем более, не идёт по головам: проблемы детей – это в первую очередь проблемы детей, можно задумываться о том, почему они возникли, до определённой степени винить себя и пытаться не допустить тех же ошибок с внуками, пытаться улучшить каждую конкретную ситуацию – но не исправлять, ибо это уже дело детей, каждый вправе исправлять только свою жизнь. Вместе с тем, конечно же, его печалят их проблемы. Но он не окунается с головой в озеро печали, отчасти именно потому, что находит время созерцать природу. Которая совсем не по-европейски может демонстрировать в этот момент совсем другие чувства. (Природа у японцев, напомню, сама состоит из множества ками). Ощенившаяся под полом собака, побеги вишни, которую надо обрезать, кривая одинокая сосна посреди остального леса, видимая из окна поезда. Всё это свидетельства того, что жизнь идёт, и что жизнь вообще гораздо больше и значительнее, чем жизнь конкретного человека. И наблюдая и осознавая это, человек может радоваться чему-то, что происходит не с ним, может осознавать себя равнозначной частью всего живого, может оторваться от своих проблем, не отрываясь от них. Может жить, не закрываясь в футляре собственных бед и удач. Постигает искусство жить.

  17

  663