Рецензия на книгу

• 

  Аноним9 октября 2022 г.

  Глупость — подлинная повелительница умов. Рассудок — ее ленивый наместник

  Завораживающее повествование, берущее начало из монастыря Капуцинов города Б. Многообещающая завязка представляет из себя всю сущность готики: история грехопадения с неотмоленным искуплением, окутанная мраком судьба мальчика, поступившего на воспитание к монахам, разбавленная немецкими и итальянскими фресками, молитвами и мистикой, путешествием и готическими средневековыми замками, и, вишенкой на торте — настоящим дворцовым шутом! 

  «Может быть, этот роман встанет на одну книжную полку рядом с ‘Именем Розы’ моего любимого Эко?» — подумала я. 

  Но больших надежд на описание средневекового антуража готики, а также проработанных линий персонажей ждать не стоит, это понимаешь еще в самом начале, когда Гофман не даёт полного введения в портретную линию монаха, аббатства, жизни монастыря. Недосказанность, во-первых, насильственно насаждает причинно-следственные связи, они кажутся навязанными извне. И во-вторых, создает ощущение однобокости, плоскости, сюжета, будто бы не хватает глубины и насыщенности и цвета. А ведь готика это в первую очередь искусство, стремящееся вверх; это массивная, но уязвимая в своей мощи вертикаль, захватывающая весь воздух в пространстве, но создающая строгие рамки и границы для сюжета и персонажей. Вспомните героев Гюго! Вспомните персонажей Эко! Гофман же сосредоточился на сюжете, который поначалу действительно увлекает столкновением человеческих пороков с душевной невинностью, но акцентов украшательства не хватило, чтобы почувствовать настоящую глубину средневековой готики.. 

  Он хорошо показал саму сущность христианства, невозвышенного, нематериального, нечеловеческого. Но христианство Гофмана порождает не духовное, а рациональное.  

  Разочарование появляется к середине повествования, и растёт прямо пропорционально появлению бесконечно новых Фраческо и Францисков, Аурелий и святых Розалий. Такое смешение, выражаясь словами известного классика, ‘коней и людей’ запутывает и мешает следовать за мыслью автора. Не совсем понятно, для чего и что он хотел сказать таким ‘многообразием’? Много не до конца проработанных деталей, которые сливаются в один чан, где мистика, то становится реальностью, то резко обрывается, испаряясь на новых страницах без намёка на развёрнутое продолжение. Кажется, будто Гофман бежал, дописывая сюжет и придумывая новые ‘завороты’ на ходу, упустил те самые угловатости, соединяющие произведение в одно целое. 

  Закручиваясь спиралью глубоко в повествование, в какой-то момент начинает казаться, будто теряешь разум вместе с Медардом, но от этого ощущения чувствуешь себя потерянным, словно очнулся от тяжкого сновидения, поэтому к книге возвращаться не хочется. 

  В общем, воплощенное представление о возвышающемся начале готического романа разбивается о лодку своеобразного выражения мысли Гофмана, поэтому, если возьмётесь за книгу, да пребудет с вами образ святой Розалии!

  8

  852