Рецензия на книгу

• 

  Аноним2 октября 2022 г.

  Жестяной Пулемет. Посвящение Казимиру М.

  — И часто вы о России думаете?
  — Когда в Одессе жил, каждый день думал не менее трех раз, — сказал он глухим голосом. — До того доходило, что кровь из носу шла.
  
  В. Пелевин. «Чапаев и Пустота», 1996
  
  Буду краткой. Есть книги хорошие, есть плохие, и есть книги великолепные. Это — одна из них.
  Никогда не читала Пелевина. Заголовки, посредством mass media попадавшие в окоем, в ряде случаев были настолько красноречивы, что какой-либо дополнительный текст был не нужен и грозил только break the charm. Но один заголовок особенно восхищал — «Чапаев и Пустота». И когда как не в лето 2022-е было взяться за этот том.

  Обожженное, скорченное сознание не способно на Гамлетов и Офелий — за полгода привыкнув к логике инфузорий и собачьим плие абсурда.
  Оруэлл, Свифт, Замятин — детский лепет, давно пройденный этап. «Москва 2042» — воплощено, с опережением в четыре пятилетки. «Швейк» — диагноз и анамнез, читался в марте вообще как блог (дневник, журнал — англ.).
  Время шло, и 20 сентября, чтобы не растоптать телефон (телевизора у меня нет), я разрезала целлофан на маленьких красных всадниках — или, возможно, конных муравьях — мчащихся никуда сквозь белую пустоту обложки (за что отдельное пять).

  Из-под строк потянуло Буниным, Булгаковым, Солоневичем...
  Но тут Пелевин расцепил вагоны и спрыгнул между, в вечное «не-я» — кит. 無我, санскр. अनात्मन् — единственно извиняющее кармический беспредел существования внутри Одной Шестой.

  Танго с Коровами

  Для лиц с развитым интеллектом и чувством юмора «Чапаев» — кладезь утонченных наслаждений, такой же, как для красного матроса — коньячный погреб Зимнего дворца (особым спросом пользовался, говорят, Martell).
  Помимо роскошного русского языка под нежным водочным соусом, мишленовского уровня меню включает еще тысячи позиций, как из своих ингредиентов, так и из чужих.

  Изобретательность и грациозность шефа сравнимы только с остротой его ножей.
  Центральный раздел — «Пустота» — представлен десятками блюд, холодных и на мангале, от Кавабаты в сакэ до чапаевского коана с луком красным и белым. И даже если Вы искушены в восточной кухне, Пелевин Вас приятно удивит. Воробьиные головы в кляре (шанхайский деликатес) не превзойдут в изысканности, на мой взгляд, суждения потомков Хокусая о сущности «иконы Бурлюка» — трафаретной надписи «БОГ» на сером куске картона.
  Еще по звезде, мишленовской и не только — за «Внутреннюю Монголию» и «тогда почему эта бабочка за коммунистов?..».

  Не менее обширен и раздел десертов:
  Simplemente Maria (мескаль, эклеры, бром), «Котовский» («две дорожки белого порошка, больше похожие на недостроенные шоссе»), «Моцарт» (подается в четыре руки, с Чапаевым за роялем и трупом чекиста в углу), «Арнольд» (трусы, очки, Останкинская башня и истребитель с вертикальным взлетом), «Данте» (ад, костры, бодисаттва с наганом, две банки чернил).
  Визуальная щедрость пелевинского меню превосходит «Танго с коровами», с той лишь разницей, что обои конца Art Nouveau заменил в наши дни пипифакс.

  Черный Ход

  Сто лет назад Казимир Малевич напишет (я не путаю времена, будущее ведь в прошлом):
  «Человек — самое опасное в природе явление...».
  И еще полтетради — про «аллею из ружей», про бегущих куда-то людей, чьи знамена «меняются как портянки» и «мелькают как верстовые столбы»...
  Почему и сейчас это так?

  Как заезженная пластинка в испорченном граммофоне, история заедает, поперхивается, и, с отвратительным звуком, игла уезжает вспять — обратно на песню, которую слушать нет сил...

  Где-то ухнула дверь и вдогонку брякнул засов. Это будущее сбежало от нас через черный ход — с этой нашей прогорклой и вечно неприбранной кухни. Занавески осели, кастрюли в буфете затихли, мухи двинулись дальше по рваной клеенке стола.
  Время липнет, как пролитый чай к рукаву. И, гулким жерлом мусоропровода — сырость, грохот бутылок, зевок пустоты — из угла не мигая смотрит Черный Квадрат.

  Кафка-юрт

  Не все города есть на карте. Но, как и в случае военных баз и туалетов, это еще не значит, что их нет.

  Когда эта книга кончилась, я поймала себя на том, что практически машинально вернулась в титульный лист и, заново, в предисловие, которое в первый раз читала с легким прищуром, но теперь, во второй — с тем вкрадчивым, напряженным вниманием, с каким пальцы ступают по склеенной полосе бумаги, называемой лентой Мебиуса.

  Я могла бы порассуждать о Finnegans Wake и La Scienza Nova — но, думаю, это не нужно. И так ясно, что история ходит по кругу. Круг замкнулся, лента перевернулась — и опять молчаливые караваны потянулись во Внутреннюю Монголию. И во внешнюю заодно...

  Гильгамеш

  Война с собственным отражением итогом имеет только разбитое зеркало.
  Сложно сказать, сколько еще поколений мы проведем в пустоте — все менее и менее уютной, с теми же двумя луковицами на деревянном столе и жестяным пулеметом...

  
  К. Малевич. Красная Конница. 1932 / 1918

  Умная книга. И я бы много дала, чтоб читать эту книгу с улыбкой — как местную «Повесть о Гильгамеше» или «Орландо», на советский лад.
  Но — видимо, не в этой жизни.

  EZ
  Кафка-юрт, 2022

  25

  2K