Рецензия на книгу

• 

  Аноним30 июля 2013 г.

  Встречаются в мировой литературе писатели, которые за всю жизнь создали один-единственный роман (Харпер Ли, Рабле, Эмили Бронте), иногда, как в случае Пруста, вся жизнь и уходит на его создание, бывают и «писатели одной книги» - известные, по крайней мере, в широких кругах, только одним своим произведением (Сервантес, Сэлинджер, Дэфо). Своеобразен с этой точки зрения и творческий путь Вольфганга Кёппена: были ранние малозначительные произведения, затем созданная в начале 50-ых «Трилогия неудач» (автору около 50 лет) и больше художественные произведения Кёппен не писал, ограничившись эссе и воспоминаниями.

  Объединённые общей темой - «неопределённое прошлое», временем действия – послевоенные годы и писательским стилем – поток сознания (в совокупности с композиционной техникой динамичного «монтажа») три романа Кёппена разительно отличаются от произведений Literatur der Stunde Null – течения в немецкой литературе, возникшего после 1945 года, – и больше напоминают произведения Джойса и Дос Пассоса. И вместе с тем, именно романы Кёппена, особенно «Голуби в траве», лучше произведений иных немецких авторов отразили эпоху - первые послевоенные годы в Германии…
  
  «Голуби в траве»
  Книга-раздумье, с бессвязной, подчиняющейся авторской прихоти (или строгому замыслу) сменой героев, места действия, времени и очень строгой «замкнутой» композицией - все события книги уместились в один день или в один выпуск газеты…
  С одной стороны, роман, безусловно, модернистский, Кёппену удалось продемонстрировать здесь практически совершенную технику «потока сознания», в лучших традициях Дос Пассоса, но с самостоятельным, качественно отличным слогом и нарративным подходом – камера-обскура, но с постоянно ощущаемым присутствием «оператора» - автора. И одновременно, с другой стороны «Голуби в траве» могут считаться величайшим примером немецкого интеллектуального романа, произведением, продолжающим традиции Томаса Манна, со всеми необходимым атрибутами жанра: выход рассказчика на авансцену, вплетение в ткань художественного произведения научных знаний и теорий, присутствие мифологических, литературных и библейских реминисценции. Без преувеличения, жемчужина трилогии!

  «Теплица»
  В сравнении с двумя другими романа «Теплица» кажется во многом экспериментальной работой: не до конца выверенная композиция, перегруженный «элементами», тяжеловесный стиль, слишком очевидная развязка, словно весь ход повествования «подгоняется» под заранее задуманный финал… История депутата бундестага Кетенхейве поражает, в первую очередь, своей безысходностью и мрачностью: надеющийся изменить мир, построить новую Германию, герой неотвратимо сталкивается с бесплодностью и безнадежностью своих мечтаний, но трагедия заключается даже не в утрате иллюзий, а в понимание, что у него был шанс помочь одному человеку – своей жене Эльке, но депутат предпочёл заниматься политикой, много работать и заботиться обо всём мире сразу. Элька умерла.
  Из словесной путаницы «потока сознания», нагнетания мрачной атмосферы, столкновения случайных, ничем не связанных обрывков мыслей, разговоров, увиденных вывесок, заголовков газет возникает образ хаотического мира, потерявшего для героя устойчивость и смысл. Трагический финал предопределён…

  «Смерть в Риме»
  После шедевра «Голуби в траве» Кёппен мог в лучшем случае повториться, в худшем – сделать шаг назад. «Смерть в Риме» не выглядит особенно оригинальным или новаторским произведением, но и не кажется ненужным, излишним продолжением уже написанного. Именно здесь нашла своё наиболее полное выражение авторская позиция - отношение к настоящему и прошлому, что и делает «Смерть в Риме», в сущности, итоговым и наиболее идейным и «поучительным» произведением трилогии.

  Одна немецкая семья случайно (а правильно будет сказать умышленно, по воле автора) встречается в послевоенном Риме. Столкновений двух поколений - старого, нацистского, в той или иной степени (отец главного героя – бывший партийный функционер, а ныне демократически избранный обер-бургомистр, дядя – нацистский генерал, избежавший нюрнбергского приговора и теперь скрывающийся в некой африканской стране), и молодого поколения «детей», желающего забыть о прошлом и не простившего «отцам» фашизма, - в сюжетном плане приводит к трагедии, а на более глубинном уровне - позволяет автору убедительно и веско выразить предупреждение о недопустимости и опасности реваншистких настроений.
  В отличие от предыдущих романов, стиль автора становится более линейным, но характерный монтажный метод реконструирования сюжета сохраняется, правда, в этом романе Кёппен иногда настолько быстро «перемещается» между «эпизодами», что порой не сразу понимаешь, о каком именно герое в настоящий момент идёт речь.

  Произведения Кёппена далеко не сразу обрели читателя: уж очень сильно отличаются они от традиций немецкой литературы, ожиданий и предпочтений публики. Но удивительно, что написанные в определенных обстоятельствах, о конкретном, довольно непродолжительном этапе истории, теперь, через 60 лет, они воспринимаются как вневременные, не требующие какой-либо расшифровки «политической обстановки в период написания», а читаются как книги о человеческой судьбе.

  18

  913