Рецензия на книгу
Мой Пушкин
Марина Цветаева
Alfa1922 июня 2013 г.Книгу читала летом после шестого класса и уж точно тогда я не могла ее правильно понять. Сейчас почему-то вспомнилось. Наверное, когда увидела конкурс на рецензии к публицистике. Но сразу написать не успела, теперь восполняю пробелы.
Еще при первом прочтении на меня произвели впечатления некоторые фразы, до сих пор их помню. Тогда я еще воспринимала их просто как интересные словообороты, несколько смешные ввиду своей необычности. Теперь решила составить их список.
...Пушкин - поэт, а Дантес - француз.
...но до "Дуэли" Наумова был другой Пушкин, Пушкин, - когда я еще не знала, что Пушкин Пушкин. Пушкин не воспоминание, а состояние, Пушкин - всегда и отвсегда...
Памятник Пушкина был не памятник Пушкина (родительный падеж), а просто Памятник-Пушкина, в одно слово, с одинаково непонятными и порознь не существующими понятиями памятника и Пушкина.
Памятник Пушкина со мной под ним и фигуркой подо мной был и моим первым наглядным уроком иерархии: я перед фигуркой великан, но я перед Пушкиным я. То есть маленькая девочка. Но которая вырастет. Я для фигурки - то, что Памятник-Пушкина - для меня. Но что же тогда для фигурки - Памятник-Пушкина? И после мучительного думанья - внезапное озарение: а он для нее такой большой, что она его просто не видит. Она думает - дом. Или - гром. А она для него - такая уж маленькая, что он ее тоже - просто не видит. Он думает: просто блоха. А меня - видит. Потому что я большая и толстая. И скоро еще подрасту.
Памятник Пушкина был черный, как рояль. И если бы мне потом совсем не сказали, что Пушкин - негр, я бы знала, что Пушкин негр.- На Патриаршие пруды или...?
- К Памятник-Пушкину!
На Патриарших прудах - патриархов не было.
А вот как памятник Пушкина однажды пришел к нам в гости.
Внукам я рассказала сразу. Не своим, а единственному внуку, которого я знала - няниному
И чем старше я становилась, тем более это во мне, сознанием, укреплялось: сын Пушкина - тем, что был сын Пушкина, был уже памятник.
(Господи, как каждому положена судьба! Я уже пяти лет была чьим-то духовным ресурсом. Говорю это не с гордостью, а с горечью.)
Сказав волк, я назвала Вожатого. Назвав вожатого - я назвала Пугачева: волка, на этот раз ягненка пощадившего, волка, в темный лес ягненка поволокшего - любить.
Моя первая любовная сцена была нелюбовная: он не любил (это я поняла), потому и не сел, любила она, потому и встала, они ни минуты не были вместе, ничего вместе не делали, делали совершенно обратное: он говорил, она молчала, он не любил, она любила, он ушел, она осталась, так что если поднять занавес - она одна стоит, а может быть, опять сидит, потому что стояла она только потому, что он стоял, а потом рухнула и так будет сидеть вечно. Татьяна на той скамейке сидит вечно.
После тайного сине-лилового Пушкина у меня появился другой Пушкин - уже не краденый, а дареный, не тайный, а явный, не толсто-синий, а тонко-синий,обезвреженный, прирученный, Пушкин издания для городских училищ с негрским мальчиком, подпирающим кулачком скулу...
Но помимо едущего и летящих, я была еще третьим: луною, той, что, невидимая, видит: Пушкина, над ним - Бесов, и над Пушкиным и Бесами - сама летит.
И многое-многое другое. Они остаются в памяти и рано или поздно ты к ним возвращаешься. Сейчас искала эти фразы и параллельно перечитывала знакомые полюбившиеся строки. Вообще публицистику читать сложно, но ты становишься старше и начинаешь понимать. Когда-нибудь я перечитаю еще раз и пойму еще лучше, а пока вспоминаю красивый слог безумно поглощающих мыслей великой поэтессы.14679