Рецензия на книгу

• 

  Аноним22 марта 2022 г.

  Море спокойствия

  История в истории. Несколько сюжетных линий, для соединения которых читатель становится связующим звеном. Школьница Наоко из Японии и писательница Рут из Канады – они словно бы связаны единым круговоротом, охватывающим весь мир. Так, как круговые течения связали судьбы Рут и Наоко. Иначе как объяснить, что дневник и письма Наоко попадают в руки именно Рут. Обе они по-своему одиноки: Рут выбрала одиночество осознанно, вместе с мужем отгородившись от мира на маленьком островке в домике, окруженном деревьями. Чем больше времени проходит, тем больше писательница осознает, что без людей это словно бы не ее жизнь. Она задается вопросом о том, зачем начала писать мемуары (с тех пор, как заболела мать), если ее жизнь – это интерес к историям других людей?

  Здесь возникает один из мотивов, связывающих сюжетные линии. Это элемент автобиографического повествования. И хотя за Рут мы наблюдаем со стороны, а Наоко повествует от первого лица, есть в этом пересечение, интересное тем, что именно Рут – в силу особенностей своей жизни – может понять Наоко.

  Мотив одиночества прослеживается и в истории родителей Наоко. Казалось бы, тяжесть обременяющей отца Наоко и саму девочку жизни должна бы объединить их. Но они словно бы замкнулись в своем внутреннем одиночестве. Каждый из них – отдельный мир – маленькая сфера со своей внутренней сложной системой. Вспоминается здесь, например, красивое сравнение храма с пузырьками воздуха в толщах льда Антарктиды. В каждой судьбе, как и в храме – внутренняя атмосфера со своим, застывшим, словно насекомое в янтаре, миром.

  Мотив природы проявляет себя в истории Рут гораздо более явно. Здесь и попытки Оливера (мужа Рут) высадить на расчищенном пространстве растения, которые бы восстановили здесь картину прошлого (и вновь мотив времени!); и морские уточки, по которым героиня хочет определить, как долго к ней плыл пакет с мемуарами Наоко; и история о пожилом человеке, который пожертвовал огромные деньги фонду, занимающемуся защитой китов… В истории Наоко природа – созерцание медуз – это единственное, что восстанавливает внутреннее равновесие матери. Японский подвид вороны, которая прилетела к дому Рут, и вовсе способствует проведению прямых параллелей: ведь и ворону травили, и Наоко подвергали травле. Да и предположение, что ворона приплыла вместе с пакетам, делает связь этого образа со всеми сюжетными линиями символической.

  Заселяясь в домик на острове, Рут и Оливер узнали от риелтора, что лишь вырубив деревья, они смогут в полной мере насладиться видом на море. Однако делать этого не стали, а посадили еще больше деревьев. Обман ожиданий, связанный с видом на окружающий мир, здесь не ощущается столь остро, как в истории с Наоко, которая прямо подчеркивает, что виды Токио представляешь себе совершенно иначе, чем то, что они с семьей вынуждены наблюдать из небольшой квартирки в самом бедном районе столицы.

  Закольцованность и взаимосвязь судеб проявляется и на уровне мельчайших деталей. Таких, например, как сравнение Кайлы (подруги Рут из Саннивэйла) с Рэйко (обе – самые популярные ученицы в классе). И у Доры (почтальона с острова, где живет Рут), и у матери Кайлы был рак груди. А еще любопытно, что Фукусима (где находился храм прабабушки Наоко – Дзико) – «Счастливый Остров»: «До того, как цунами повлекло за собой катастрофу на атомной станции, люди верили, что Фукусима – это счастливое место, и растяжки на улицах близлежащих городков отражали оптимистический настрой». А прозвище острова, где живет Рут – напротив – довольно мрачное: «Остров Мертвых». Однако Рут нравилось это прозвище, а местные так и вовсе ценили, что после того, как остров покидали туристы, «все следующие десять месяцев шел дождь». Рут считает интернет «их единственным окном в мир», а Наоко чувствует себя особенно одиноко в киберпространстве: ее блог, теперь заброшенный, почти никто не читал.

  Каждый из героев – по-своему смелый человек, переживающий внутренние испытания и преодолевающий внешние преграды на пути к гармонии, растет над собой, даже когда это не видно окружающим. Наоко, например, не знает, почему у отца возникли проблемы с работой, в результате чего семья была вынуждена уехать в Японию. Сама же она невысоко ценит ни свою смелость перед лицом издевательств в школе, ни смелость отца (о которой еще не знает), сравнивая и себя, и своего отца – Харуки Номер Два – с Харуки Номер Один (камикадзе времен Второй Мировой войны), который не стремился стать героем, но стал им. Как для Наоко, так и для тех людей, судьбы которых изменил, возможно, навсегда.

  Этот роман – о читателе и писателе.
  О неопределенности, в которой – сама жизнь.
  О временном существе, история которого множеством ниточек связана с жизнями людей, порой совершенно незнакомых.

  В качестве эпиграфа ко второй части приводится цитата из «Обретенного времени» Марселя Пруста:

  «Книга писателя – это только своего рода оптический инструмент, предоставленный им чтецу, чтобы последний распознал предметы, которых без этой книги, быть может, он не отыскал бы в своей душе».

  И если вы, подобного героине Рут во время чтения дневника Наоко, отыскали в своей душе что-то важное и новое, читая роман «Моя рыба будет жить», значит, вы – временное существо именно того типа.

  Несмотря на тяжелые темы, поднимаемые в романе, он оставляет после себя впечатление медитативно-задумчивого спокойствия. Подобно волнам, набегающим на берег и возвращающимся вновь в огромное море.

  4

  220