Рецензия на книгу

• 

  nat_phil13 марта 2022 г.

  Я «Мертвые души» перечитал бы только за то, что во втором томе есть первая глава, или Письмо к Андрею

  Ирина Анатольевна всегда учила: если не знаешь, как написать о тексте, напиши отдельные мысли по поводу отдельных фрагментов и сложи-расставь их потом в единое связное целое. Начинаю эту рецензию так же, не будучи уверенной, что ей суждено сложиться и расставиться.

  Андрей Иванович Тентетников!

  В воздухе пахнет весной, птички чирикают за окнами 21 аудитории (надеюсь, их там и правда слышно – иначе я сейчас просто порождаю «весенние штампы»))), а я наконец начинаю учиться! Лучше поздно, чем никогда! И все благодаря встрече с Вами!

  Жизнь души Вашей в суровых жизненных обстоятельствах, ее испытания и падения (на диван / на стул / на кресло) не оставили меня равнодушной.

  И это мягко говоря.

  Я вместе с Вами переживала горе после смерти Вашего несостоявшегося наставника, тем более остро, что тогда зарождалась моя обреченная на вечность любовь к наставнику моему! Мне было так больно за Вас.

  Вы для меня такой милый-милый ребёнок, которого надо защищать (мой параллельный внутренний голос говорит: «...защищать? поднимать с лежака и бросать – как есть, в халате – прямо в реку, чтобы дитё научилось наконец плавать»).

  Вы ребенок, и когда с Вашей точки зрения мы видим, как «врассыпку дубы встречали приветливо гостя, расставляя широко распростертые ветви, как дружеские объятья».

  (И тут моего внутреннего ребенка тянет отправиться к маменьке, под смородиновый куст сесть с кастрюлькой и заняться собирательством в рамках естественной жизни души).

  Вы ребенок и тогда, когда разделяете в душе Вашей жизнь и приготовление к жизни, делая следующий шаг в то, что, возможно (ну, пожалуйста! ну есть ведь идеалы!), Вас не обидит и не разочарует. Ах, если бы...

  Вы ребенок, уезжающий к себе в деревню строить там локальный порядок, локальную гармонию, думая, что ее можно построить на здравом смысле и добре, безотчетно веря при этом в добрую и разумную природу человека, будь то Ваш крестьянин или Ваш приказчик. Вы хотели сложить жизнь в нечто ЦЕЛОЕ и ПРАВИЛЬНОЕ, но жаль, что жизнь – не конструктор.

  Вы ребенок в наивысшем, божественном смысле, потому, что душа ваша «и сквозь сон слышала небесное свое происхождение». И куда-то в этот же аспект Вашей детскости идет и Ваше намерение написать о России капитальный труд философского, политического, исторического и всякого другого характера. (Мои десятиклассники с какою-то готовностью приняли между делом оброненный мной тезис о том, что Обломова сломал и положил на лопатки перфекционизм, – так вот и в масштабе Вашего замысла тоже он, перфекционизм, который есть великое намерение и великий ступор).

  А как Вы прекрасны (и тут уже язык не поворачивается назвать Вас ребенком!), когда – в ответ на обращение с Вами на «ты» папеньки Вашей возлюбленной – прекращаете с ним (и, о боже, с ней!) всякое общение. Горжусь Вами.

  (И тут у меня есть жизненное замечание в скобках: мой отец ушел из университета, потому что там он видел неподобающее обращение преподавателей со студентами, выказывание неуважения; возможно, лично к нему; это сильно, но ломающе; он и теперь на заводе ставит на место своих начальников, будучи, так на минутку, человеком фундаментально интеллигентным; ставит на место интеллигентно то бишь; реакцией на это может быть только мой восклицательный знак).

  Забавно то,что других взрослых Вы на каком-то этапе также видите как детей, да только в их убого-ограниченном смысле нетворческой техничности. Вот Вы поступили на службу и:

  
  
  «...необыкновенно странное чувство проникнуло неопытного юношу, как бы за проступок перевели его из верхнего класса в нижний. Сидевшие вокруг его господа показались ему так похожими на учеников. К довершению сходства, иные из них читали глупый пе<реводный> роман, засунув его в большие листы разбираемого дела, как бы занимались самым делом, и в то же время вздрагивая при всяком появлении начальника».

  Так же нелеп на Вашем фоне и Павлуша Чичиков. До этого в романе нас не пускают в его мысли. Пускают в биографию, да, безусловно. Но вот чистого моментального восприятия происходящего с его точки зрения не дают (если мне не изменяет память), от этого мы можем теряться в догадках по поводу мотивов его поступков (или, скажем так: трактовать потенциально по-разному его проявления: то ли он, простите, козел, то ли ограниченный, то ли всё (всё!) понимающий хитрец-хитрец),а тут становится ясно: бесконечно неинтересный преглупейший малый! Потому что, выслушав от Вас про «ты» и генерала, он думает: «дурак ли [Вы] круглый» или только «придурковат[ы]». Сцена этого Вашего объяснения так полно открывает мне Чичикова, что «Чичиков, прощайте! О Вас и думать – тьфу!».

  Андрей Иванович, я вижу в Вас глубокую трагедию прошедшей мимо жизни, жизни, в которой «не только перестали уважать [Вас] дворовые люди, но чуть не клевали домашние куры». И тем это горше, чем «осознаваемее»:

  
  
  «Когда привозила почта газеты и журналы и попадалось ему в печати знакомое имя прежнего товарища, уже преуспевавшего на видном поприще государственной службы или приносившего посильную дань наукам и делу всемирному, тайная тихая грусть подступала ему под сердце, и скорбная, безмолвно-грустная, тихая жалоба на бездействие свое прорывалась невольно. Тогда противной и гадкой казалась ему жизнь его. С необыкновенной силой воскресало пред ним школьное минувшее время и представал вдруг, как живой, Александр Петрович... Градом лились из глаз его слезы [и рыданья продолжались почти весь день].
  Что значили эти рыданья? Обнаруживала ли ими болеющая душа скорбную тайну своей болезни? что не успел образовать<ся> и окрепнуть начинавший в нем строиться высокий внутренний человек?..»

  Я в жизни знаю только двух Андреев. И – совпадение или нет – это ярчайшие примеры отказа от жизни, при дарованиях нравственных и не только. Это в обоих случаях – великая растерянность человека перед бытием. И моя великая жалость.

  Вот просто для профилактики, как бы мысль эта ни снизила моего текста: никогда не назову сына Андреем.

  Вдруг все дело в этом?

  А Вам, любимый мой Тентетников, спасибо за меня и за Илью Ильича Обломова в русской литературе.

  Примечание:

  здесь, безусловно, стоит оговориться, что учеба мозга шла у меня на филфаке с первого же курса, ибо попробуй у Д.В. Салминой не поучись – и это совсем не про кнут, это про вдохновение, дарованное преподавателем математической = лингвистической составляющей моего мозга; речь тут идет о пробуждении души к учению.

  из этой вечности 5,5 лет оказались любовью-ростом над собой, а остальная жизнь — любовью-виной и любовью-сожалением; но вместе с тем это подогрело до раскаленности и любовь к миру вообще, и спасибо Ирине Анатольевне, хоть она и не узнает-не простит.

  как Гоголя хочется защищать от всех детей, его не понимающих и не принимающих. Дошло, кстати, до того, что я ставлю пятерки детям, которые смеются, когда мы читаем Гоголя; на каждый класс и каждый текст смеются один-два человека из тридцати.

  4

  628