Рецензия на книгу
Пять повестей
Джон Фаулз
Аноним10 апреля 2013 г.Все, написанное далее, не более чем мой личный бред, на который я имею право.
Дважды он останавливался и наносил на бумагу особенно приятные сочетания красок — параллельные полосы акварели разных тонов и оттенков, — помечая своим четким почерком масштаб.
Итак, он ввел код, как код на подъезде, который устанавливают в надежде, что чужак не зайдет в личное пространство. Код сработал и ему удалось попасть внутрь… Внутрь чего? Внутрь картины. Прекрасные пейзажи, описанные до мельчайших подробностей, ворота в «спящую» усадьбу. Хотя, почему в кавычках? Она ведь действительно спит, как и все ее обитатели! Она не может стать живой до его сигнала, до звона колокольчика. Он осмотрелся, немного освоился внутри своего творения и позвонил. Постепенно картина начала оживать появились первые звуки, первые герои начали вступать с ним в диалог. Но еще спит самое, как могло показаться на первый взгляд, главное – художник, который его интересует. Почему средний род? Да потому, что «художник» - это роль, это всего лишь слово, которым он обозначил его, свое подсознание.
Грандиозное путешествие творца внутрь себя – вот что описал Фаулз. Разве мастер постмодернизма мог описать банальную слабость и невозможность жизнь? Может быть, да, но уж если говорить об этом, то совершенно не как реалисту. Я немного отвлеклась, продолжу…
Кого же он встречает внутри себя?
Мышь – вот она – главная цель его путешествия! Мышь – это муза. Та, без которой не может жить художник, не превратившись в просто хорошего человека. Она – источник творчества, источник жизни для Генри, художника, живущего в подсознании, и шанс для обретения себя – для Дэвида. Их роман – не просто сексуальное влечение, не случайность двух одиночек, он – цель, к которой двигался главный герой, он – главная нить романа.
Уродка – ленточка, которая не дает музе улететь, сойти с ума, испариться в небытие. Она олицетворяет собой здравый смысл (не забывайте, мы – в подсознании и у здравого смысла здесь свои мерки), половое влечение (она не красавица, но для нее секс – только секс. Ведь не зря муза считала ее шлюхой, пока они не познакомились поближе), комплексы, которые любой из нас наживает годами, как ценный груз. Именно она подталкивает Дэвида к Мыши и именно она предлагает ему себя как компенсацию за не состоявшийся секс. Разве это не иллюстрация к ее роли в романе?
Бресли – Дэвид в своем подсознании. Художник, достигший признания, плюющий на нормы морали и на моду в искусстве. Он именно такой, каким был бы Дэвид, если бы у него не было страхов, оглядок на окружающих.
Кухарка, садовник, собака – небольшой уютный и стабильный уголок подсознания, который есть у каждого. Да, с темным прошлым, но это совершенно не важно. Важно лишь то, что они не мешают, не осуждают, не высказывают своего мнения. Они всего лишь тихо подают вкусные блюда, ухаживают за прекрасным садом и создают иллюзию безопасности.
Жена Дэвида – якорь, брошенный им в реальный мир. Она – олицетворение той самой оглядки на других людей. Ведь не может же приличный современный человек, ведущий социальный образ жизни, уйти в себя и заблудиться в усадьбе своих мечтаний? Чтобы не оторваться от действительности нужна она, та, которая не даст взлететь, но и упасть не позволит. Будет держать в эдакой творческой коме.
При чтении не раз возникает оговорки о реальности и сне, чувствуется совершенно разный стиль описания жизни Дэвида «реальной» и его путешествия к себе. И как же искусно автор рассказывает о карьере Бресли! Это восторг! Он описывает творческий путь несуществующего художника в мельчайших подробностях, дает точные даты! Невольно вспоминается Гофман с его любовью дать точный адрес какой-нибудь феи или парка, где студент встретил зеленую змею, а потом ни разу не упомянуть это в контексте сюжета. Змею студент мог встретить не только в Дрездене, а совершенно где угодно, а фея могла жить и на другой планете, и ничегошеньки от этого не изменилось, только бы средства связи с местом действия были. Но это не попустительство графомана, а задумка великого художника. Фаулз использует тот же прием и использует его прекрасно.
Так что же Дэвид? Ему остался лишь мертвый горностай – муза, которую он убил, и модный стиль:
Она спрашивает:
— Ну, а ты, милый, как?
Он сдается тому, что осталось: абстракции.
— Уцелел.
Абсолютно гениальная вещь!19114