Рецензия на книгу
Чтец
Бернхард Шлинк
Аноним9 января 2022 г.Забыть нельзя помиловать
Об этой книге невозможно говорить без спойлеров, поэтому если вы не читали её или не смотрели экранизацию, то лучше пропустите отзыв!
Удивительно, до чего ненадёжны воспоминания. В них часто встраиваются фрагменты событий, которых не было. А иногда подлинное и вовсе переиначивается в пользу версии, с которой человеку проще жить. Но после кошмара, выходящего за пределы понимания, память может молчать.
Роман посвящён осмыслению воспоминаний: сначала персональных, а во второй части книги — коллективных. Опыт мужского взросления в первой половине книги настраивает на лирический лад. Мужчина избирает исповедальный тон, чтобы рассказать нам, читателям, о первом подростковом романе с женщиной постарше. Юность главного героя накладывается на будто избавленную от воспоминаний о нацистском прошлом юную послевоенную Германию.
Ханна, возлюбленная нашего героя, работает кондуктором трамвая и не стремится ничего о себе поведать. Она как будто лишена персональных черт, что позволяет очарованному ей юноше влюбиться в то, что он хочет увидеть. Однажды Ханна просит почитать ей что-нибудь вслух. Так герои оказываются в удобном поле для отсылок к классике литературы, в рассуждении о романах внутри романа. Своим умением разбросать по книге отсылки Шлинк напомнил мне Зюскинда.
В середине «Чтец» будто надламывается, и за немного печальной, но всё же светлой историей взросления вдруг возникает лишающий воздуха кошмар геноцида. Бывшие возлюбленные увидят друг друга уже в зале суда, где она будет обвиняемой в нацистских преступлениях, а он — студентом-юристом на практике. Герою, как и всему его поколению, выпала непростая обязанность — вытащить на свет заметаемое под ковёр жуткое прошлое, осудить его. Но это осуждение на самом деле нужно, чтобы понять. Отрезая себя от собственной истории, немцы не смогли бы жить дальше.
Образ концлагеря — отрывистый и страшный, а от того как будто неизвестный, встаёт перед молодыми как белое пятно. Он слишком дикий, чтобы к нему можно было подступиться и чем-то дополнить. Но с течением времени появляются условные «списки Шиндлера», и вот мы уже знаем, как вписать его в сознание. Но правда ли это?
Ханна не умеет читать. Стыд заставляет её бежать с насиженных мест, вынуждает отказываться от повышений, приводит её к судьбе охранницы концлагеря. Её тайна как будто очищает от части преступления, ведь вся последовательность действий Ханны не связана с личным решением. Женщина не могла видеть картину во всей полноте, от чего меньше виновата? Или так хочет думать юноша-юрист, которому невыносима мысль о том, что он влюбился в преступницу?
Сейчас я сделаю громкое допущение, но, судя по размаху авторского замысла, оно может быть справедливо. Я рассматриваю Ханну как олицетворение той Германии, которая, будучи ослеплена лозунгами, выбрала себе в руководители нацистов. Я говорю о стране в целом: про людей, которые не могли знать истинных намерений вождей. И, что особенно тяжело, про знающих всё людей, которые могли бы бороться, но не сделали этого. Каждому новому поколению в Германии приходится решать для себя, может ли оно открыто смотреть в лицо такому прошлому.
Бывает и так, что коллективная вина непосильна. Но и жить в плену иллюзий и оправданий тоже невозможно. Это предельно противоречивая книга, и клубок поставленных проблем гораздо серьёзнее, чем я могу описать. Я ощущала, что с каждым словом текста слой за слоем счищалось «удобное» представление о прошлом, что книга загоняла меня в угол с вопросами, на которые нет правильного ответа. Думаю, задачей автора не было сделать мне некомфортно, хотя он этого и добился.
Ханна на суде в сердцах спрашивает обвинителя: «А что бы вы сделали на моём месте?»
Видите ли, в своих мыслях никто не палач. А на деле?392,9K