Рецензия на книгу

• 

  kr_andr1 января 2022 г.

  А. И. Солженицын "Раковый корпус" (1967)

  Знаете, каким было моё первое впечатление от книги? - "Боже, как хорошо то!" - буквально с первых строк я впал в эстетический экстаз. Ни на что ни надеясь, ничего не ожидая - я кричал, словно только что родившийся ребёнок - иначе не получалось выражать свои эмоции от полноты захлёстывающего меня мира. То, что казалось всего лишь светом в конце туннеля, предстало целой новой вселенной.

  В середине 50-х (я точно не помню год, примерно 1954-1955, важнее другая отметка - через пару лет после смерти Сталина) в Ташкенте в местную онкологическую больницу приезжает небольшой, хорошо живущий, руководитель с женой. У него раковая опухоль на шее, надо ложиться, а хочется всё как-то получше оформить, желательно с блатом, по договорённости, ну и вся вот эта вот обычная суета. Да ещё извечный вопрос: может лучше в Москву?

  Но товарищ всё-таки остаётся в местной больнице, проходит (брезгливо) в палату, отмечает (пока мельком) многочисленных её обитателей, а дальше начинается магия. Все его соседи-больные, выступившие набросками на первых страницах - такими незначительными, что читатель сам не обращает на них должного внимания, постепенно раскрываются и превращаются в личностей. Если бы я не читал ранее ГУЛАГа я бы не знал, что к чему, а так то я уже насмотрелся на эту способность Солженицына - быть вместилищем душ.

  Я ведь почему не сконцентрировался на тех, кто был в палате? - потому что на них не сконцентрировался начальник, от лица которого я читаю эти строки. В повести моего издания порядка 530 страниц и все они написаны от лица разных людей или, скорее, изнутри разных людей. Понимаете, это такое непрекращающееся многоголосье, которое у Солженицына до удивительного гармонично. Так мы можем читать прямую речь одного из героев, потом абзацы, которые идут, как бы от автора, а на самом деле изнутри того же героя, следующий абзац "авторской" речи может вклиниться изнутри проходящей мимо уборщицы, затем продолжится от предыдущего героя, а потом прямая речь третьего. И во всём этот нет ни грамма путаницы. Может быть не каждый, конечно, отследит от чьего лица в данный момент вещает автор, но это не так важно - потому что внутри то будут откликаться, усиливаясь, соответствующие чувства - а оно всё именно для этого и сделано. Чтобы быть ближе, чтобы быть глубже.

  Начинается эта больничная повесть достаточно просто, мы наблюдаем именно то, что ожидаем - сборище самых разных больных: отчаявшихся, надеющихся, собирающихся или не собирающихся умирать, но всё равно находящихся вплотную к мучительной смерти. И во всём, индивидуально вокруг каждого, сгущающемся мраке мы знакомимся с каждым из них. Но не через авторское описание, опять же ж - а (по большей части) через их прямую речь и непосредственные поступки. Именно поэтому всё так живо и по-настоящему. Нет того невидимого существа, которое бы сразу всех описало. Вот вошёл наш начальник (Русанов) в палату - перед ним серая масса. И перед нами, соответственно, тоже - ведь мы знаем не больше его! Наши знания о героях находятся ровно в той же точке, в которой общие знания героев друг о друге. И далее узнают друг друга они и мы вместе с ними. Мало того, вдруг Русанов уже не центральный персонаж. На какой-то момент центром становится общий гул, из которого, позже, всё таки выделяется один голос Костоглотова.

  Но не только это. Примерно в тот самый момент всеобщего гула ты замечаешь (постепенно, не сразу), что перед тобой не просто палата ракового корпуса - перед тобой, каким-то невероятным образом, складывается модель России. Кажется, автор совсем не планировал такого, по крайней мере не подчёркивал, не пытался её вывести - просто в этих условиях, в практически приговорённой к смерти палате - модель нашей Родины сложилась сама собой. С тех пор, каждый человек становится не просто отдельной личностью - из-за его плеча начинает выглядывать соответствующее ему сословие или социальная группа или идеологическое направление мышления. И как же сильно, как же мощно они выступают...

  Люди, которые варятся в смертоносной среде нет-нет, да и позволят себе выстраданный годами монолог и тогда ты делаешь паузу, останавливаешь и... не переворачиваешь страницу, а пролистываешь назад и снова прочитываешь только что пережитое.

  Знаете, очень легко выступать от лица борца с системой, когда ты сам эту систему ненавидишь. Вложи свои мысли в чьи-то уста и глаголь истину. Но чтобы столь же убедительно выступать от лица сталиниста, доносчика, охранника ГУЛАГа (ненавидящего зека за то, что работают плохо, а пайку получают), от лица бригадира (задумавшегося над своей жизнью и почти переродившемуся, да не успевшему пожить бабочкой - ибо рак), от лица вечно молчавшего в тряпочку и подавляющего в себе любое инакомыслие научного деятеля путём уступок скатившегося от сотрудника института до библиотекаря - молчавшего, чтобы не загребли (ибо видел), молчавшего, чтобы жена жила, чтобы дети росли - и оставшегося одному без детей, которые уехали и знать его не хотят - для кого тогда были все эти десятилетия смирения и подавления? - да, Шулубин тогда мощнейшую речь сказал, таким словом, я уверен, и убить можно.

  А знаете, что ещё есть в этом одном из самых страшных мест на земле (если брать в расчёт только мирное время)? - Надежда. Все, абсолютно все, живут только ею. Неважно насколько ты умён, насколько осведомлён - любая (даже самая ненаучная) надежда - это лучик в твоём царстве тьмы. И даже не понятно, где тьмы больше - внутри каждого из них или снаружи в палате, больнице, стране.

  Так хочется создать свой уютный мирок и выйдя (войдя) в него найти там покой. Но возможен ли он, когда снаружи бушует рак? Вот Костоглотов, который пришёл умирать, всё-таки выходит и окунается в этот самый мир вне своего ракового корпуса, но что его ждёт там? Куда не пойди - всё лишь модель заражённого общества и внутренней тьмы. Вообще, эти последние десятки страниц - они гениальны. Его блуждание по городу, поход в зоопарк и попытка найти (не счастье - счастье невозможно, а хотя бы) минуты радости - оно так... тщетно. На этом моменте мне хотелось отложить книгу и не дочитывать последние 20 страниц - до того я боялся за него. Уж лучше так, оставить человека на улицах города в пока ещё приподнятом настроении, потому что я, как читатель, вижу, что не к добру всё идёт - так пусть лучше я запомню его кратковременно счастливую спину, чем на меня свалятся полные несчастья его тело с душою. Нет, иногда, решительно невозможно сохранять в себе надежду. Тебя бросает, тебя ведёт, тебе кажется, что ты в состоянии потока (а значит верной дорогой идёшь), но потом замечаешь: вот уже третий поворот не туда. А где он, твой путь, неизвестно. По-настоящему то не знаешь ни ты, ни всевышний Автор. И всё, что остаётся, это наскрести ещё немного надежды и снова идти вперёд - стараясь, разве что, не лучший путь найти, а остаться человеком.

  14

  1,3K