Рецензия на книгу

• 

  Аноним17 марта 2013 г.

  Очень глубокая и сложная вещь, так сразу и не подберёшься. Это книга об отношениях двух людей, и о связи поколений, и о конфликте нравственных императивов, до поры мирно уживавшихся друг с другом, но разбросанных по разные стороны выбора чудовищной жестокостью войны. Мне трудно вообразить, как страшно выбирать между любовью и справедливостью, между патриотизмом и состраданием. Они совершили немыслимое, но вправе ли мы судить их, тех, кто так и не осудил себя сам? Они просто выполняли приказ, но ведь мы бы так не поступили, мы бы нашли способ, мы бы лучше умерли, чем... ведь правда, да? А самое страшное - безликие они не так и далеки, как хотелось бы, не полегли под Сталинградом и Берлином, не казнены за содеянное, не сбежали на край света, потому что земля горела у них под ногами. Мы же решили, что они виноваты все: и идеологи, и безмолвные исполнители, и даже те, кто просто промолчал и отвел глаза. И как же мы осудим их, тех, кто так и не возвысил голос? Тех, кто так и не сделал того, что сделали бы на их месте мы... ведь правда же, да? И как поступим, когда подойдём чуть ближе, взглянем в глаза и увидим. Увидим своих родственников, родителей, любимых? Когда естественное отвращение ко злу столкнётся с естественным же порывом защить любимого человека и всё ему простить? Вправе ли мы простить зло, не нам причинённое? Вправе ли мы, наивно верящие в другой выход, никогда не стоявшие перед таким выбором, что довелось делать им, судить? И вправе ли оставить совершившееся без суда? Миллионы душ кричат о возмездии, но что делать нам. Мы же даже помнить не можем, ведь память неверна и изменчива, и как можем мы помнить, если мы ничего так и не поняли и только знаем, что забывать нельзя?

  Так или иначе, подобные дилеммы справедливы для любого поколения, рождённого и выросшего на обломках рухнувшей системы. Но для послевоенной Германии, для поколения, которому принадлежал сам Шлинк, бездна противоречия оказалась поистине непреодолимой, пожалуй, как никогда в новейшей истории человечества. Этот этический ребус, несомненно, не имеет разгадки, как не имеет однозначного ответа ни один из поднятых автором вопросов. Чтобы вынести беспристрастный приговор, нужно понять мотивы преступника. Чтобы судить, нужно быть уверенным, что сам ни за что не совершил бы подобного. А вместо этого ты бы - что? Тут дело даже не в том, насколько и в чём конкретно виновата Ханна. Мы приравниваем безмолвное покорное согласие с чинимым здесь же, у нас на глазах насилием, к преступлению. Не можем не приравнивать. И где тогда проходит граница между скамьёй подсудимых и уютными местами для свидетелей и простых зрителей? Если герой, и вслед за ним автор, и вслед за ним читатель захочет отречься от зла, то не будет ли это лицемерием или предательством? И если предательством - то совершенно точно не одной-единственной женщины, но целого поколения, в конце-концов, прошлого родной страны. Сейчас, когда всё меньше остаётся непосредственных участников тех событий, очень удобно судить с высоты прошедшего времени. Но мы так и не поняли, что нужно было делать им - Ханне, и тысячам других исполнителей, и миллионам равнодушных, кто так и не возвысил голос. Мы знаем только, что совершившемуся нет оправдания. И значит, должны судить.

  Книга прекрасна именно своей правдивостью, которая сама отчасти парадоксальна. Совершенно честно и без изысков автор сообщает всего лишь одну истину: правды нет нигде, ни на стороне обвиняемых, ни на стороне их невольных судей. Только так можно понять, с чем на самом деле столкнулось поколение Шлинка. У книги нет единственно верного финала, как нет и ответов на заданные автором вопросы. Но именно поэтому "Чтец" и был написан. Не думаю, что у нас на самом деле есть шанс понять, как следовало поступить Ханне и Михаэлю. В полном соответствии с заглавием, нам остаётся лишь чтение и мучительный поиск правды, возможно, не существующей вообще. Что ж, не так уж и мало.

  114

  1,4K