Рецензия на книгу
Дальше живите сами
Джонатан Троппер
TashaP5 марта 2013 г.Люди получают не то, что заслужили, а просто что попало. M.D.House
Эта книга еще одно прекрасное и неожиданное открытие, сделанное благодаря ЛЛ. Одна из тех книг, которые желательно читать, когда тебе уже за 30, а если еще и кризис среднего возраста навалился, и кажется, что все в твоей жизни складывается не так, то – читать обязательно! Мне давно не попадалась такая книга, чтобы прямо в душу, чтобы и плакать, и смеяться. Пол-книги растащила на цитаты.
Большая еврейская семья, семейные узы которой изрядно истрепаны взаимными обидами, собирается дома, в соответствии с последней волей почившего отца семейства, чтобы по традиции провести вместе семь дней шивы.
Да, что-то не верится, что мы выдержим тут вместе семь дней. Сила отталкивания велика, она расшвыряет нас, как молекулы в ходе химической реакции.
Любое событие, требующее мало-мальской искренности, в нашей семейке мгновенно принижается или передергивается. Мы подкалываем и даже оскорбляем друг друга на днях рождения и свадьбах, в радости и в болезни.
В нашем семействе горе напоказ не выставляют, мы наслаждаемся им скрыто, по-своему. Среди возможных побочных эффектов — хамство и раздражительность.
Семейка разношерстная и колоритная.Мама:
...автор бестселлера о воспитании детей, шестидесяти трех лет от роду, с грудью как у Памелы Андерсон, с ученой степенью доктора психологии.
— Джад, я твоя мать, и я тебя люблю.
Она это всегда говорит. И миллионам других матерей, своих читательниц, советует это говорить — особенно если им предстоит подвергнуть ребенка какому-то воспитательному насилию или попросту вынуть из него душу. Потому что после «я тебя люблю» всегда следует «но».
С нежностью, словно на любимых внуков, мать смотрит вниз на свои торчащие, неуместные для ее возраста груди, а уж потом медленно, неспешно запахивает полы пеньюара и говорит:
— Ты всегда был ханжой, сынок.
— Интересно, с какой стати человек, выросший в этом доме, не успел реализовать любовь к матери?
— Джад, это всего лишь грудь. Ты сосал из нее молоко.
— Эти штуки как-то мало похожи на грудь.
— А твой отец считал иначе. Когда мы занимались любовью, он всякий раз норовил…
— Мама! Замолчи!
Старший сын Пол - когда-то Пол был подающим надежду бейсболистом, что обеспечило ему стипендию в колледже, но стал инвалидом после нападения собаки, когда пытался наказать обидчика младшего брата Джада. Он потерял и стипендию, и надежды на блестящее спортивное будущее.
Они бурно обсуждают эпизоды школьной жизни и свои тогдашние бейсбольные победы, но избегают упоминать о колледже: в это время Пол уже стал инвалидом и в бейсбол не играл. Однако тщательное умолчание — уже само по себе напоминание, не хуже бугристого красного шрама, что змеится у него на руке. Призраки прошлого. Лицо у Пола каменеет, губы сжимаются. Вся его нынешняя жизнь — ежечасное напоминание о той жизни, которую он мог бы прожить. На меня накатывает волна жалости и нежности, и мне хочется сказать ему, что я все понимаю и прощаю его за то, что он ведет себя со мной как последний придурок.
Средний сын Джад, переживающий из-за измены жены:
Ты думаешь, что у тебя счастливый брак, и тут выясняется, что твоя жена спит с твоим боссом. Ты думаешь, что твой брат — говно, и вдруг обнаруживаешь, что ты сам говно. Все это, как минимум, довольно познавательно.
Младший сын Филипп - обаятельный разгильдяй
Так получилось». Эта коронная фраза, «так получилось», годится на все случаи Филипповой жизни, этакая идеальная эпитафия человеку, который всегда оказывается ни в чем не повинным свидетелем собственных поступков.
Ф:— Я хочу помочь тебе развивать дело. Компания должна расти.
П:— Растить, значит, хочешь? Как свою коноплю?
Ф:— Я тогда получил доход!
П:— А сколько мы потратили на адвокатов, чтобы выпутать тебя из этой истории?
Дочь Венди с мужем Барри
Барри, муж Венди, — управляющий активами в инвестиционном фонде. Похоже, ему платят за то, что он мотается по миру на частных самолетах и проигрывает в гольф всяким богатеям, которым могут понадобиться деньги. Несколько лет назад его перевели в офис на западное побережье, и семья переехала в Лос-Анджелес, что само по себе бессмысленно, потому что Барри все равно постоянно в разъездах, а Венди, несомненно, предпочла бы жить на востоке страны. Здесь ее распухшие от беременностей щиколотки и постоянный послеродовой синдром не так явственны, поскольку вокруг нет кинозвезд. Впрочем, за неудобства она получает очень и очень неплохую компенсацию.
— А вон тот парень, который беседует сам с собой, — это Барри, муж Венди.
Глядя на Трейси в упор, Барри произносит:
— Ну, может, и продам еще восьмушку. Не исключено. Но им понадобятся твердые гарантии. Мы это уже проходили, неоднократно.
— Барри у нас козел порядочный.
— Филипп!
— Не бойся, милая. Он нас все равно не слышит.
Их дети Райан, Коул и малышка Серена:
— Жопа — это попа, — живо откликается Райан.
— Йопа, — повторяет Коул. — Шука. Йопа. Деймо.
Филипп серьезно рассматривает наших племянников.
— Приятно видеть наше положительное влияние на младшее поколение. Может, стоит нас стерилизовать?
Нельзя сказать, что все они в восторге от вынужденного воссоединения: у каждого своя жизнь, свои проблемы. Но за эти семь дней им предстоит многое переоценить и многое простить друг другу, чтобы в конце снова ощутить себя одной семьей.
Восстанавливать отношения — дело замысловатое, но у нас, людей, не умеющих проявлять эмоции, есть свои преимущества. Недаром говорят, что молчание — золото. Мы просто идем, и на душе уже куда легче, а впереди — телеграфным кодом — цокает каблучками мама. Она ведет нас домой.
Давно я не получала от книги столько удовольствия. В любимое!1422