Рецензия на книгу

• 

  Аноним23 февраля 2013 г.

  То, что меня любило,
  Больше всего и било.
  А то, что я сам любил,
  То и вовсе убил.
  Олег Григорьев (?)

  Когда бы жизнь рассматривать с конца,
  В ней постепенно всё предстанет нормой.
  Мария Ватутина
  

  Зритель всегда находится в точке схода перспективы, это крохотная точка на холсте, ноль.

  В живописи есть такой забавный жанр тромпль или тромплей (trompel'oeil) — «рисунок-обманка». Прозрачные капли воды на поверхности акварельного натюрморта; листы бумаги, письма, ленты, прикреплённые к доске; столик, по которому небрежно раскинуты карты, монеты, перья, — а на самом деле всё это лишь поразительно объёмный рисунок. Вот такая же и эта книга — большая, старательно и убедительно сделанная обманка.
  Запутанная история двух семей, которые оказались тесно связаны в один узел не то дружбой, не то любовью, не то судьбой. Многослойная история, вбирающая в себя несколько жизней, несколько поколений, несколько исторических пластов. К тому же, история зыбкая, рассказанная от лица одного из её героев, а значит, показанная лишь с одной точки зрения, а точка зрения зрителя, как мы уже поняли, — это ноль, и бог весть как оно всё было на самом деле. Впрочем, на самом деле ведь ничего и не было.
  Псевдомемуары сейчас, кажется, становятся трендом в западной литературе. Причём не просто мемуары, а «с твистом»: крошечной деталью, которую нетрудно и проглядеть в нагромождении прочих мелочей, и которую все, включая читателя, конечно же, пропустят, но без которой вся история пошла бы совсем по другому пути. А может, и всей истории бы не было. Пока что в ряд таких книг вместе с данной я могу поставить Предчувствие конца, Пятый персонаж и ещё, может быть, Тайную историю. Но только эта книга мне, наконец, разъяснила, что же это за «твист» такой — ощущение, что в каком-то месте всё пошло не так, но где именно был этот «поворот не туда», никак не припомнить.
  

  
  Помнишь, раньше были такие картинки в детских журналах, они назывались «Где ошибся художник?». Обыкновенная картинка, на ней комната, или улица, или домик, а потом присмотришься и замечаешь, что на лампе абажур вверх ногами, что у птички не пёрышки, а шерсть...
  Вообще одно из постоянных занятий героев этой книги — осмысление реальности. Их жизнь настолько непредсказуема и полна потрясениями, что ничего иного им не остаётся. Каждый осмысляет (интерпретирует!) всё происходящее по-своему: через творчество или научные исследования, наблюдения, сопоставления, умозаключения. Но каждый из них заперт в замкнутом пространстве своего восприятия, поэтому и к разгадке им не пробиться.
  Вот, например, главный герой: он искусствовед, он привык прислушиваться к своим ощущениям и анализировать их и к жизни пытается применить тот же метод, в череде внешних раздражителей и собственных соматических реакций углядеть гармонию, нащупать закономерность, найти сверхидею.
  
  Я перевёл взгляд на табло банкомата с надписью: «Вставьте банковскую карту». Откуда вообще взялся этот императив? Разве автомат имеет право на повелительное наклонение?
  Однако тут он раз за разом ошибается: в жизни нет ни сверхидеи, ни закономерности. Да и одной разгадки для всех тайн тоже нет. Ты слишком много думаешь. Просто живи.
  Читателю тоже предоставлена возможность по-своему осмыслить (интерпретировать!) эту запутанную, многослойную историю, эту художественную книгу со списком научных источников в конце. Только думать над ней не очень-то хочется, как вряд ли захочется предаваться философским рассуждениям, скажем, над макетом города. Совсем как настоящий, с домами, в окнах которых горит свет, и с переулками, в которых валяются трупы убитых кошек, с крошечными фигурками людей, в настоящей одежде, натуралистичных позах, изображающих почти всамделишную любовь, страсть, отчаяние, страдание, смерть. Совсем как жизнь! Только — обманка.

  Всё же для меня лично эта книга ценна тем, что она — о творчестве: дальше многобукв и спойлеры.

  Всё же для меня лично эта книга ценна тем, что она — о творчестве в самых разных его проявлениях.
  Творчество связывает главных героев с самого начала, когда они ещё были молодыми семьями: художник Билл с поэтессой Люсиль и искусствовед Лео с филологиней Эрикой. Билл и Люсиль — два типичных творца, рассеянные, мало приспособленные к жизни, поглощённые своим душевным миром и глядящие на мир сквозь его пелену.
  
  Забыла положить петрушку... Я не разбираюсь в рецептах, мне всё равно. Вот когда я пишу, мне не всё равно, тут я очень разборчива. Глаголы требуют большой точности.
  
  Я купила консоль для гостиной, так он неделю ходил мимо, пока наконец не заметил. И при этом то книжку на неё положит, то стакан поставит, а через неделю вдруг спрашивает: «Это что за штука? Новая?»
  Для Лео и Эрики творчество — объект исследования, это восторженные созерцатели, критики-сотворцы. А вчетвером эта компания представляет почти идеальное совпадение двух звёзд и двух звездочётов, и в то же время они просто лучшие друзья.
  Присутствует здесь и творчество как психологический феномен в образе шизофреника Дана, чьё безумие, кажется, порождено творческой силой, не находящей выхода.
  И само творчество предстаёт безумием: доведённое до предельного накала, до произвола, до абсурда, разрушающее, наконец, само себя, — это, конечно, инфернальный Тедди Джайлз, воплощение современной поп-масс-субкультуры, возможно?
  В любом случае, одна из основных линий романа — отношения зрителей и художников, звёзд и звездочётов, — не такая уж популярная тема, хотя здесь есть о чём поразмыслить. Мы любуемся ими, восхваляем или изучаем их, пытаемся проникнуть в природу их сияния, а они просто светят с небес, потому что не могут не светить. И между тем любой живой творческий человек ничуть не хуже и не лучше любого живого человека.

  55

  362