Рецензия на книгу

• 

  Аноним16 января 2013 г.

  Писать про Набокова всегда немного бессмысленно и чуток страшно, так как лучше него не напишешь, не облечешь в слова ту бурю чувств (от почти физического ощущения необыкновенного нарастающего удовольствия и смеси душевной и сердечной радости и благодарности ему до ликования ума, до любования логическими конструкциями, психологией, особым набоковским юмором, умением кого-то или что-то "припечатать" одним-единственным словом или наоборот необычайно возвысить другим словом по ходу дела, до упивающегося всеми этими одновременными процессами моего личного вкуса), которую у меня вызывает этот писатель. Писать трудно еще и потому, что есть и набоковеды в кавычках и без них, соревнующиеся в сокровенном знании его произведений, критики, многочисленные биографы и читатели биографий и собиратели слухов - это все не я. Я просто маленький живой читатель. И если кому-то взбредет в голову перейти ко второму абзацу, прошу учесть оба указанных выше обстоятельства.

  В томе 3 собрания сочинений в 4 томах Набокова два его романа: "Дар" и "Отчаяние". И оба я, хоть и в разном смысле, могла бы назвать лучшими произведениями писателя. "Дар" дается нелегко, но именно поэтому он заслуженный. При чтении романа невольно подглядываешь в биографию Набокова, потому что сходство очевидно. Главный герой - начинающий литератор, тоже русский, тоже эмигрант, тоже из необыкновенной семьи, тоже рано потерявший отца, у него тоже любимая еврейских кровей. Но, умело вводя нас в ситуацию неизбежного сравнения, Набоков незаметно погружает читателей все-таки в художественное произведение, со своим, отличным от его жизни сюжетом. Конструкция "Дара" линейна: от детства через юность и первую пробу пера к взрослой жизни, первому завершенному литературному роману и первой внятной любви. Но неровность языка повествования буквально сбивает с ног: будто бы над главами работали разные люди. Как легко и изящно описывается его детство, как трогательны стихи и наброски к роману об отце, так повседневны берлинские главы, так сбивчивы места, где описывается процесс работы писателя, и так до тошноты тягомотна, хоть и порой очень смешна, глава, посвященная роману о Чернышевском. К последнему у меня, кстати, всегда было более благосклонное отношение, чем у Владимира Владимировича. И эпохальное "Что делать", несмотря на все его условности, морализаторство, непрекращающиеся сны Веры Павловны и дурной в сущности язык, сильно критиковать я не была готова и не готова до сих пор. Но Набоков не был бы Набоковым, если бы под конец этой главы я пережила с ним и его героем всю гамму чувств каждого к Чернышевскому. А под конец "Дара" пришло осознание всей этой сооруженной им конструкции, прекрасной, неидеальной, но очень талантливой. Под конец "Дара" его трудности показались мне его достоинствами, причем чем труднее было, тем для меня они стали неоспоримее. Неровность этого романа некоторой частью читателей и любителей Набокова принято ставить ему в укор, другие же ее по каким-то своим причинам превозносят. Хочется избежать и того и другого максимализма. "Дар" и правда нисколько не похож на венский вальс. Но кто сказал, что он должен быть другим? Кто уверен, что автор хотел его написать как-то иначе да не вышло? Для меня "Дар" - это еще один подарок Набокова всем нам и лично мне, подарок непростой, но я и не просила, чтобы было легко.

  Роман "Отчаяние" также логически, сюжетно и словесно отточен, как и "Защита Лужина", как "Король, дама, валет", как "Камера обскура". Он очень набоковский, если так вообще можно сказать. И все же другой. Пробирающий до мозга костей обыденностью и жутью описанного, с главным героем - мещанином в душе, в мыслях, в поступках, в чувствах, во всем его замысловатом быте. Взять такого и поставить в центр произведения, вокруг него одного сплести остальное кружево - это, как ни крути, смело. Герои невыдающиеся были в центре внимания и до "Отчаяния" как у других писателей (вспомним хотя бы классических гоголевских героев - Чичикова, Хлестакова), так и у самого Набокова. Но такого очевидно претендующего на большее (да простят мне все знатоки литературы эту подгонометрию) все же не было ни у кого. Кроме того, "Отчаяние" поразило меня дерзостью автора, хоть и не поставившего себя в один ряд с Пушкиным и Достоевским, но явно, очень явно на них намекнувшего. Во-первых, Герман, во-вторых, его двойник, в-третьих, преступление и все-таки наказание. До самого конца стройная цепь событий, до самого конца непреложная оценка главным героем, оказавшаяся обманкой. Всеми нами, а не только Германом, в каком-то смысле завладело это помешательство, а глаза завесила пелена. И мерзкий, сладкий, недоуменный, отчаянный конец. Вообще, кажется, Набоков дал своему роману гениальное название. Могла бы быть глупость, отвращение, посредственность, заблуждение - какие угодно слова, описывающие состояние человеческой психики, душу. Но именно "отчаяние" - всему этому закономерный итог.

  7

  25