Рецензия на книгу

• 

  innire8 января 2013 г.

  Что вспоминается, когда слышишь слово "клоун"? Наверное, зрительский смех, пантомимы на празднично-яркой цирковой арене и, конечно же, маски, которые так часто меняют комические актеры - лицедеи, шуты, клоуны.

  Но именно лицемерие ненавидит и презирает в людях комический актер Ганс Шнир, глазами которого мы смотрим на послевоенную Германию. Лицемерие глубоко противно его природе, он кристально, почти по-детски честен и так же по-детски проницателен и потому куда чаще видит маски - маски милосердия, раскаяния, добродушия - в обществе, а не на сцене. Видит, как рассыпаются в извинениях якобы осознавшие свою неправоту фашисты - те самые, которые к "жестокости, беспощадной жестокости" призывали еще в молодости, несколько лет назад. Видит, как его мать, бездушная лицемерка, отправившая собственную дочь на смерть в годы войны, устраивает приемы в честь тех, кого когда-то проклинала.

  В Гансе вообще очень много по-хорошему детского - какие-то особые духовные чистота и наивность, но есть в нем меланхолия и горечь, вовсе не свойственные малышам. Они особенно ясно видны в его воспоминаниях, где на тысячи полных мучительной боли мгновений приходится лишь несколько мгновений по-настоящему счастливых: это мгновения человечности, которую так ценит герой; мгновения человечности, всегда проявляющейся в мелочах - в улыбке, в положенной на плечо руке, в оброненных почти случайно словах.

  И почти во всех воспоминаниях Ганса присутствует Мари - его "родная душа", та единственная, которую он по-настоящему, всем сердцем, любит. Любит настолько, что не может ни на минуту перестать думать о ней, перебирать ранящие воспоминания о том, как она двигалась, как говорила, как смотрела. Любит настолько, что неспособен пережить ее предательство - вместе с ее уходом для героя рушится карьера (а ведь профессия клоуна для него была не просто способом заработать денег, а искусством, которому он посвятил жизнь), ведь он не может больше тренироваться, не может уходить от себя, надевая маску, боясь не вернуться:

  
  А теперь я мертв, на тысячи часов заперт наедине с моим лицом - и нет мне больше спасения в глазах Мари.

  И все же не обвиняет жену, надеется, что она вернется.

  С каждой страницей романа сочувствие к герою возрастает, ведь и ему самому, и читателям становится все очевиднее: он страшно одинок теперь, когда с ним нет Мари. Голоса в телефонной трубке - голоса людей, которые, как верил Ганс, не оставят его в беде, - остаются глухи к его словам, не могут или не хотят понять его. Ганс слишком горд, чтобы открыто просить помощи, и слишком горд, чтобы "примириться", как ему предлагают: примириться с уходом любимой, примириться с чудовищными бездушностью и лицемерием мира, - но и слишком слаб, чтобы бороться, не страшен своим врагам.

  Конечно, не стоит идеализировать Ганса, ведь ни в одной сложной ситуации не бывает виноват кто-то один. Он не смог осознать, насколько важно было для любимой женщины то, что он сам считал пустыми формальностями (но тем его образ, мне кажется, и прекраснее - как всегда жизненно прописанный персонаж лучше шаблона). И все же он бесконечно симпатичен мне - печальный клоун, видящий слишком много, чувствующий слишком сильно, придающий огромное значение мелочам, которые, по его мнению, говорят больше, чем гордые речи и поступки.

  Печальный клоун, собирающий мгновения, которые никогда не повторятся...

  
  Думай ни о чем. Ни о канцлере, ни о "каталоне", думай о клоуне, который плачет в ванной и расплескивает кофе себе на туфли.

  47

  246