Рецензия на книгу

• 

  PorfiryPetrovich22 мая 2021 г.

  Черное, черное море

  Первая редакция либретто “в семи картинах” к опере “Черное море” была закончена Михаилом Булгаковым в 1936 году. Либретто, это, по своей сути, тоже пьеса, но не для драматического театра, а для оперы или балета. Пишется либретто стихами, а иногда применяется и речитатив. Как прозаик и драматург Булгаков стал вдруг поэтом-либреттистом? Ситуация к середине 30-х вокруг Булгакова была чудовищная. Старые его пьесы в театре МХАТ, где он служил, снимали с репертуара. Новые же, которые выходили (“Мольер”), хотя и шли с успехом, подверглись разгромной критике, в т. ч. в главном большевистском “органе” – газете “Правда”. Травля это называлось, если короче. В конце концов, Булгаков был вынужден покинуть МХАТ. Его приютил Большой театр. Ему предложили должность либреттиста. “Либреттист? Почему бы и нет?” – вероятно, решил Михаил Афанасьевич. Ситуация действительно была для него практически безвыходной.

  Вообще, опера или балет на острополитические, еще не “остывшие” темы, часто производят внезапный комический эффект. Ну, представьте себе балет об Октябрьской революции. И Ленин-балерун, “такой молодой”: в трико, кепчонке и еще галстучек этот хрестоматийный, в белый горошек. И прыгает так наш дорогой Владимир Ильич, и прыгает! Не знаю, как вас, а меня точно бы вывели с такого балета за безудержный гогот, переходящий в истерику.

  Удивительно, но Булгакову в пьесе на современную тематику (с момента описываемых исторических событий прошло тогда всего 16 лет), удалось этого нежелательного эффекта избежать, хотя, и не без некоторого труда. Но, похоже, действительно, сильно он ненавидел. А люди, особенно начальствующие товарищи, такие сигналы принимают, что называется, “звериным чутьем”. Поэтому ненавидеть их не надо.

  “Черное море” – либретто к опере о Крыме в 1920 году. Булгаков уже касался этой темы, и, очень основательно – в пьесе “Бег”. Отличной пьесе, одной из лучших у этого очень сильного русского драматурга. Булгаков серьезно работал с фактами, вероятно, изучал и источники, и даже совершил поездку в Крым, чтобы осмотреть места событий и, что назвается, “проникнуться духом”. Результат был – превосходный!

  В “Черном море” многое заимствовано из “Бега”. Снова есть семья штатских русских беглецов в Крыму, фамилия их Болотовы, она – актриса. Красные, белые, “зеленые”... Белая контрразведка, красные подпольщики, генералы и командармы, штурм Перекопа, бегство. Но, дальше начинается халтура. Причем, создается впечатление, что Булгаков работал не “спустя рукава” (он так не умел). И, если это не саботаж, то, уж точно, плохо укрытое издевательство.

  Красные прописаны автором явно тускло: и подпольщики, и военные. Чувствуется, что Булгакову они не интересны. Под “командармом” слегка узнается Фрунзе. Белые же генералы густо вымазаны черным. Как известно, обороной Крыма руководил молодой и одаренный генерал-лейтенант Яков Слащев, а у Булгакова в командире узнается белый генерал Владимир Май-Маевский, который в 1920 году руководил тыловыми частями. Тут явное несоответствие. Но почему именно Май-Маевский? Сейчас, сейчас...

  В либретто он выведен как генерал Анатолий Агафьев. Очень пьяный, белый генерал является в ресторан с характерным названием “Гоморра” и делает там следующее заявление для публики:

  
  На севере у моря воздвигнут мощный град. Стоит врагам на горе железный Арарат. Тяжелые орудья на грозном берегу, там пулеметы гнездами на каждом на шагу! Твердыни Перекопа наш восхищают взгляд — там в шесть рядов окопы, в них марковцы сидят! Дрожат пред ними красные, кто сунется — пропал! На марковцах ужасные нашиты черепа! Там мощная ракета взлетает, как звезда! Прожектор налит светом! А бронепоезда!.. Да там в земле фугасы! Весь вал там заряжен! Какие ж лоботрясы полезут на рожон? (Указывает на портрет белого главкома.) Вот он, главком любимый, мы все пойдем за ним! Некопо… полебимо стоит наш бодрый Крым!
  

  Что это, если не пародия? Чуть дальше, Агафьев внезапно умирает при новости о взятии красными Перекопа. Факт смерти Май-Маевского, вероятно, от инфаркта, но, уже в ходе эвакуации белых на суда, действительно был. В либретто же он умирает на публике, в ресторане. Почему-то вспоминается чеховский “Иванов”, первая его редакция. Чехов был врач по образованию, и Булгаков тоже. Видимо, Булгакову просто понравилась сцена, она достоверна с точки зрения медицины. Но, в чем ее смысловая нагрузка, не очень понятно.

  Еще одно отступление автора от исторической правды. Вот, например, красный командарм планирует наступление и принимает стратегическое решение не занимать укрепленный Турецкий вал на перешейке.

  
  На узком пространстве, на местности ровной, без прикрытий, огня разжечь нельзя, напиться даже негде. И опояшется Турецкий вал огнем, начнут косить красноармейцев.
  

  На деле же все было ровно наоборот! У генерала Слащева в мемуарах “Крым в 1920 году” сказано, что белые части нарочно ушли с Турецкого вала. Дело было зимой, не было дров, места были голые и открытые. Белые же, отступив, разместились в крестьянских домах, с относительным комфортом. Красные же, войдя на перешеек, были подавлены фланговым артиллерийским огнем и понесли большие потери. Ситуация там была сложнее, красные и белые то отступали, то контратаковали, но, то, что приписал Булгаков “мудрому командарму”, конечно, явная неправда. Был ли это усталый конформизм писателя, или же, снова, издевка? Трудно сказать.

  Искажения внесены автором либретто даже в мелкие детали. И вряд ли это ошибка Булгакова. Ведь он служил в Белой армии, правда, не в Крыму, а на Кавказе, и в таких вещах должен был разбираться. Одна из самых сильных сцен либретто – картина 4. В окружении погибает подразделение белых. Несколько офицеров стреляются. В принципе, ясно, почему. Никакой устав никакой армии мира не требует от офицера застрелиться, но не сдаться в плен. Только, вот, на русской Гражданской красные белых офицеров в плен не брали, а тех, кого все же брали, вскоре убивали, часто, после мучений. Тут все ясно.

  Но, вот деталь: белые – это “марковцы”, одна из “цветных частей”. Цветными “корниловцев”, “дроздовцев”, “марковцев” и “алексеевцев” называли за характерные различия в форме одежды. Так вот, у Булгакова, на шинелях “марковцев” нашит голубой шеврон с черепом и костями. А это символ “корниловцев”! “Марковцы” же носили черную форму с белым кантом, а на их шевроне был белый андреевский крест на черном фоне. Зачем внес такой ложный штрих Булгаков? В общем, понятно. А точнее, поняли бы те, кто понимает. Сцена-то, хоть и красивая, и сильная, а ведь вранье! “Марковцы” тогда в Крыму оказались почти в окружении, казак с приказом к отступлению опоздал на 4 часа. Но, выйти из окружения и отступить им удалось.

  Опера поставлена в Большом театре не была, а три редакции либретто оказались в распоряжении Елены Шиловской (урожденной Нюренберг), третьей и последней жены писателя, прообраза Маргариты из знаменитой книги. Ее, кстати, в середине 20-х советские власти несколько раз свободно выпускали в независимую тогда, как и сейчас, Эстонию. Как, например, и известную советскую баронессу Будберг (Закревскую), курсировавшую впоследствии туда-сюда по делам между потным СССР и туманным Альбионом. Догадывался ли Булгаков, с кем он делит ложе и кров, знал ли? Ну, в “Мастере и Маргарите”, последнем романе, все довольно ясно сказано: сделка с Дьяволом.

  А в “Черном море”, одной из поздних работ, несчастный Михаил Афанасьевич вернулся к ситуации юности, когда, оставшись из-за тифа в России после ухода белых, однажды заработал тем, что на скорую руку сочинил пьесу о революции на Кавказе. Вот как Булгаков описал это в “Записках на манжетах”.

  
  Помощник присяжного поверенного, из туземцев, научил меня. Он пришел ко мне, когда я молча сидел, положив голову на руки, и сказал:
  — У меня тоже нет денег. Выход один — пьесу нужно написать. Из туземной жизни. Революционную. Продадим ее…
  

  Что с успехом и вышло.

  
  За кулисами пожимали руки. — Пирикрасная пыеса! – И приглашали в аул…
  

  А в либретто “Черное море” отрядом “зеленых” в горах Крыма руководит “туземка” по имени Зейнаб. Это мусульманское имя. Кстати, почему у “зеленых” Крыма, по Булгакову, атаман – женщина?

  Но, все-таки Чехов – это наше все, как и Пушкин. Так, конечно, наверняка считал и Булгаков, он был человеком с хорошим гимназическим и университетским образованием и с “парохода современности”, подобно советской литературной шпане, классиков сбрасывать не хотел. Вот финал “Черного моря”:

  
  Болотов. Конец!
  Марич. Конец! Конец лесной звериной жизни. Барон уходит на дно моря!
  Болотова. Конец, конец моим страданьям!
  Зейнаб. Я проклинаю вас!
  Болотов. Конец! Прощайте, горы! Прощайте, горы!
  

  Явный же Чехов! Но, что именно? “Вишневый сад”? Или другая пьеса? Не вспомню уже. Да и не это важно.

  36

  619