Рецензия на книгу

• 

  Аноним4 октября 2012 г.

  Нет, господа книголюбы, это форменное безобразие. Брался за роман 3 раза. Пытался прочесть хоть 200 страниц - Б-г свидетель добросовестно пытался одолеть хваленого Пруста и сдался наконец.
  Ну мука смертная! Я не представляю как от этого можно получать удовольствие.

  Эти унылые многословные, многостраничные описания. 5 страниц автор описывает вкус бисквита, 10 страниц - как выклянчивал у мамы поцелуй на ночь. Все бы ничего, если бы не совершенно убийственный язык.
  Нагромождение огромных подчиненных предложений, отвлечений, причастных оборотов, - начинаешь читать и к концу предложения забываешь о чем начиналось. Ну вот судите сами:

  
  Так вот, на протяжении долгого времени, когда я просыпался по ночам и вновь и вновь вспоминал Комбре, передо мной на фоне полной темноты возникало нечто вроде освещенного вертикального разреза – так вспышка бенгальского огня или электрический фонарь озаряют и выхватывают из мрака отдельные части здания, между тем как все остальное окутано тьмой: на довольно широком пространстве мне грезилась маленькая гостиная, столовая, начало темной аллеи, откуда появлялся Сван, невольный виновник моих огорчений, и передняя, где я делал несколько шагов к лестнице, по которой мне так горько было подниматься, – лестница представляла собой единственную и притом очень узкую поверхность неправильной пирамиды, а ее вершиной служила моя спальня со стеклянной дверью в коридорчик: в эту дверь ко мне входила мама; словом, то была видимая всегда в один и тот же час, отграниченная от всего окружающего, выступавшая из темноты неизменная декорация (вроде тех, которые воспроизводятся на первой странице старых пьес в изданиях, предназначенных для провинциальных театров), – декорация моего ухода спать, как если бы весь Комбре состоял из двух этажей одного-единственного дома, соединенных узкой лестничкой, и как если бы там всегда было семь часов вечера.
  

  
  Это ОДНО предложение!

  или

  
  Наконец, продолжая идти от внутренних к поверхностным слоям моего сознания, – а эти слои сосуществовали и соприкасались в нем, – я, прежде чем достичь окружающего их реального горизонта, испытывал наслаждения иного рода: наслаждение уютно устроиться, дышать ароматным воздухом, знать, что никто из гостей мне здесь не помешает, а когда на колокольне Св. Илария били часы – наслаждение видеть, как капля за каплей падает уже минувшая часть дня, – наслаждение, длившееся до тех пор, пока не раздавался последний удар, который позволял мне подсчитать общее число ударов и после которого наступала долгая тишина, казалось начинавшая в глубоком небе новую часть дня, предназначавшуюся мне для чтения до вкусного обеда, который сейчас готовила Франсуаза и который должен был подкрепить мои силы, уставшие следовать за превратностями судьбы героя книги.
  

  или еще ОДНО ПРЕДЛОЖЕНИЕ:

  
  Видна ли она была нам в пять часов дня, слева, когда мы ходили за письмами на почту, через несколько домов от нас, неожиданно вздымавшаяся одинокой вершиной над грядою крыш; или если мы шли в противоположном направлении – справиться о здоровье г-жи Сазра, – и, зная, что надо свернуть на вторую улицу после колокольни, следили взглядом за этою грядою, после подъема шедшею под уклон; или если мы направлялись еще дальше от колокольни, на вокзал, и, видная сбоку, повернутая в профиль, она показывала нам другие срезы и плоскости, подобно геометрическому телу, застигнутому в прежде не наблюдавшийся момент его вращения вокруг оси; или, наконец, с берегов Вивоны, когда от абсиды, напрягшей все свои мускулы и приподнятой расстоянием, казалось, сыпались искры – так она силилась помочь колокольне устремить шпиль прямо в небо, – словом, колокольня неизменно притягивала взор, она господствовала надо всем, ее неожиданно возникавшая игла собирала вокруг себя дома и поднималась предо мною, точно перст Божий, – тело Бога могло быть от меня скрыто в толпе людей, но благодаря этому персту я никогда бы не смешал его с толпой.
  

  Бесконечные мучительные и мутные воспоминания своих ощущений, бликов, мыслей, звуков, - вся это как-то громоздко, аляповато, давяще. Персонажи не складываются в образы - какие-то обрывки людей.

  У меня даже мухи передохли от скуки пока пытался читать Пруста, верите? У кого был хронический запор, у Пруста или у переводчика? Возможно, в той части, до которой я не домучил книгу содержится что-то гениальное. Возможно. Но я этого не узнаю, ибо не готов платить такую цену и заниматься мазохизмом сотни страниц.

  PS:
  И как по иронии попался автобиографический роман "Другие берега" Набокова: какой легкий, изящный слог, как приятно такое описание детства контрастирует с прустовской вымученной "свинцовостью".

  26

  861