Рецензия на книгу

• 

  Аноним18 ноября 2020 г.

  Первые «попаданцы», или Пятьдесят лет спустя

  Губарев В.Г. Преданье старины глубокой. Повесть-сказка. — М.: Малыш, 1970. — 80 с.
  
  Просматривая в Сети виртуальные альбомы с работами Вениамина Николаевича Лосина (1931-2012), знаменитого художника детской книги, я наткнулся на иллюстрации к памятной с раннего детства сказочной повести Виталия Губарева. 50 лет прошло, а я всё ещё могу пересказать содержание... Но детали время стёрло, и захотелось их обновить в памяти. Тем более что Губарев, кажется, первый в нашей литературе воспользовался идеей Марка Твена – отправить современника в далёкое прошлое и расписать его удивительные приключения. До Губарева, правда, был у нас Зуев-Ордынец с его «Сказанием о граде Ново-Китеже», но там идея иная: прошлое само обнаруживается в настоящем в качестве «затерянного мира», и героям не приходится исчезать из своего времени.

  Губарев пишет для детей младшего школьного возраста; обеспечивая чувство сопереживания героям, он делает их ровесниками потенциальных читателей, да ещё и разнополыми близнецами (чтобы книга была равно интересной и девочкам, и мальчикам). Игорь и Таня растут в семье археологов (простейший способ оправдать острое желание увидеть древний Новгород собственными глазами). Проблема доставки героев в прошлое решается чисто сказочным способом: на помощь приходит фея Мечта.
  
  Действие отнесено к очень важному в летописной истории 882 году (печальная правда в том, что Новгород это время, вопреки Нестору, ещё не существовал, но в 1970 г. у писателя могла быть надежда, что археологи найдут-таки культурный слой древнее X века).

  С каким же багажом знаний отправились в 882 год советские дети? Разумеется, с тем самым, которым обладал писатель, солидный 58-летний дядя. С самого начала автор обнаруживает злоупотребление звательным падежом (который у него замещает все остальные) и незнакомство со спряжением важнейшего глагола «быти» (аз есмь, ты еси и т.д.). В результате древние новгородцы изъясняются самым диковинным образом:
  

  
  — Отче нету… — вдруг снова забормотал он. — Мати нету… Один я еси...

  
  И далее на протяжении всей книжки в том же духе.

  Знание Губаревым древнерусской лексики лишь очень незначительно выходит за пределы, отведённые советскому человеку средней школой. Существительное «платно», многократно использованное в значении «одежда» (на самом деле «полотно, ткань»), заимствовано, я полагаю, у Лажечникова (роман «Басурман»). О существовании словаря Срезневского Губарев явно не знает, а консультироваться у специалистов считает излишним: проще выдумать пару-тройку неологизмов. Ясное дело, что без курьёзов здесь не обошлось. Герои повести – близнецы; слово это вполне древнерусское (был ещё очень милый синоним «близнята»). Но Губарев Срезневского не читал, и в его призрачном древнем Новгороде князь Олег припечатывает Игоря и Таню чудовищно нелепым словечком «двоядцы»...
  
  Молодой князь Олег в Большой палате
  Слово «гривна» едва ли не общеизвестно благодаря историческим романам, оно – из числа самых распространённых в Древней Руси: филологи насчитали 593 случая его употребления в памятниках письменности X-XIV вв. Зачем такие слова коверкать? Для создания иллюзии древности прямой речи персонажей? По-моему, это просто глупо:
  

  
  — Отче твой Микула брал у боярина Путяты купу — одно гривно.

  Микула, между прочим – христианское имя (равно как и имя его сына – Гордей). А времена-то изображаются ещё языческие!
  

  
  Кривой, как сабля, месяц высунулся из-за зубцов крепостной стены кремля...

  Пардон, какие зубцы? Выше упомянуты были «бревенчатые стены старой крепости со шпилями и башнями». Каменный кремль – с зубцами – новгородцы начнут строить только в XIV-м веке, а достроят уже в XV-м... Похоже, писатель малость запутался (что проистекает, я полагаю, от равнодушия к реалиям прошлого). Но со здравым смыслом у него, увы, ещё хуже, чем с историческими познаниями. Новгородцы сходятся на вече – в 882 году! – по звону колокола... Да-да, и не вчера этот колокол появился:
  

  
  Ещё десять лет назад много кун заплатил за него князь Олег римскому папе. Везли этот колокол вокруг Европы на лойве варяжские викинги, а потом в Свионии перегрузили его на русскую лодию и по Варяжскому морю, через озеро Нево, доставили по реке Волхов в Великий Новгород.

  Для оценки данного пассажа подходит только слово «заврался», а между тем это ещё не предел.
  
  Вече на княжеском дворище
  Ниже выясняется, что у них там в Новгороде и письменность уже есть, причём речь князя на вече стенографируется:
  

  
  Позади князя стал вечник с тонкими железцами и берестяными свитками в руках. Искусно и быстро нацарапает вечник на бересте своими железцами всё, что скажет князь народу, а потом запечатает в особый ларь.

  
  Слева - глашатаи на вече; справа - князь Олег и его стенографист
  Перейдём от Олега к Игорю (изображаемому, вопреки летописи, не малолетним ребёнком, а мальчиком «лет двенадцати-тринадцати»). С гостями-ровесниками князь-отрок держится запанибрата:
  

  
  — Берите, братие, по куску мяса, — и сунул руку в блюдо с телятиной.

  Ну почему он решил, что надо их до себя возвысить?? Перун ведает...

  Некоторые ошибки автора проистекают не от невежества, а от какого-то странного недомыслия. Он прекрасно знает, что смерд – это крестьянин, землепашец; почему же выведенный в повести юный смерд живёт в городе? (ниже обнаруживается ещё одна странность: смерды, оказывается, ходят на вече, заливая «серым потоком» княжеское дворище «до самой крепостной стены»).
  
  Хотя знаний у писателя – с гулькин нос, его выручает фантазия.
  

  
  

  — Ты не убьёшь нас, Фарлаф! Как только ты поднимешь нож, на Перунову гору упадёт столько звёзд, сколько здесь волхвов! И звёзды снесут всем вам головы!

  Волхвы снова тихонько завыли. Но главный волхв всё ещё не сдавался.

  — Лжа… Я убью вас…

  Но не успел, разумееся:)
  
  Волхв Фарлаф
  В общем, приключения Игоря и Тани довольно забавны (хотя и небезопасны). С задачей развлечь юного читателя и приохотить его к чтению автор справился, об этом свидетельствуют мои детские воспоминания. Кроме того, повесть пробуждала патриотические чувства (кто хочет знать, как это делалось – см. главу «Золотое слово князя Олега»).
  
  Олег и Игорь перед выступлением в поход на Киев
  Хороши в книжке и картинки. Художник-иллюстратор, подобно автору, не имел ни малейшего понятия о древнерусском быте, но легко вышел из положения, нарядив действующих лиц под XVII-й век.
  
  Бояре на вече
  А древний Новгород он изобразил по мотивам акварелей Аполлинария Васнецова с видами позднесредневековой Москвы. К 1970 году новгородских археологических материалов было уже довольно много, но не изучать же их? Нет времени, да и неохота... Впрочем, Лосин всё-таки художник славный: впоследствии он создал великолепные иллюстрации к русским сказкам, к былинам, к Пушкину («Песнь о вещем Олеге», «Сказка о попе и работнике его Балде»). И много чего ещё он проиллюстрировал за свою долгую жизнь (недаром же я с него и начал).

  Вернёмся, однако, к повести Губарева. Главная её проблема в том, что описываемое там путешествие в прошлое слишком уж иллюзорно. И дело вовсе не в частных ошибках и нелепостях: рассказ «Повести временных лет» о событиях 882 г., вдохновивший писателя, современной наукой признаётся художественным вымыслом в чистом виде. От системы взглядов советских историков образца 1970 года сейчас камня на камне не осталось. Да и мир вокруг нас за последние 50 лет изменился неузнаваемо. Дети тоже теперь совсем другие, и представить себе их читателями повести Губарева я решительно не в состоянии. Но как памятник истории советской детской литературы она очень интересна.
  
  Форзац

  12

  1K