Рецензия на книгу

• 

  Аноним31 октября 2020 г.

  М. Е. Салтыков-Щедрин "Господа Головлёвы" (1880)

  Если вдуматься, у Миядзяки нет ни одного отрицательного героя. Все - если и не хорошие, то, хотя бы, не плохие, просто люди с поправкой на то, что живут они в чудесном мире возможного счастья. Помню, смотрел забавный клип на ютубе. Там из фрагментов собрали трейлер о Тоторо, как о фильме ужасов. Смотрится он очень органично. Магия же мультфильма в том, что вещи не такие, какими могут казаться на первый взгляд. Треск скрипучего пола может быть лишь треском скрипучего пола. А добрые существа могут странно бегать и даже по тёмным углам ползать. Другими словами, чтобы ни происходило, автор раз за разом (чем дальше, тем больше) даёт понять: наше бытие хорошо и волшебно, особенно, если смотреть на него глазами ребёнка.

  И вот если взять и диаметрально перевернуть всё сказанное выше, то мы получим одну из самых безжалостных книг - "Господ Головлёвых" Салтыкова. Книгу, в которой нет ни одного положительного героя. Если можно представить себе мир в котором всё плохо, то именно он изображён здесь. В этом безжалостном романе начало уже обещает страдания. Но чем дальше, тем больше мы видим, что не будет ничего хорошего. При каждом появлении каждого нового лица мы сразу видим (или чувствуем) его драму и дальше перед нами разворачивается полотно событий подтверждающих её.

  Представьте себе натуралиста увлечённо исследующего новый вид жучка. Вот он его поймал, покрутил в руках, исследовал рефлексы и начинает отрывать по лапке, чтобы посмотреть на что способен этот жук в стеснённых обстоятельствах. Жук хромает (улететь уже не может, потому что исследователь ему крылышки ободрал), что-то там пытается, ножек нет, бежать не получается, только рожки остались и то к ним тянется рука натуралиста...

  Точно так же, глава за главою, Салтыков уничтожает старый дворянский род. Методично и планомерно, поколение за поколением. Даже не исхитряясь на выдумки (подобно какой-нибудь Агате Кристи) - нет, все приходят примерно к одному и тому же концу. Всё так же старшее поколение закладывает бомбы замедленного действия в своих детей, поджигает фитиль, когда они становятся отроками и закрывает лицо руками, чтобы не видеть, как разрывает в клочья их постылых родственников.

  И, знаете, ещё в чём дело - уничтожать ведь можно по-разному. Вот только на днях разговаривали с дочерью и я ей высказывал, что по моему мнению русская и немецкая литература - чрезвычайно схожи. Может быть даже два самых близких явления. Возможно именно поэтому мне так близок оказался Томас Манн, разве так уж далёк он от наших классиков?

  Есть у него роман "Будденброки" с подзаголовком "История гибели одного семейства". Он тоже его писал почти пять лет (как и Салтыков "Головлёвых") и оба они, частью, автобиографичны. Но Бог ты мой! Насколько же по-разному показана гибель и насколько различны её причины.

  Фактически, у Томаса Манна люди гибнут из-за невозможности соответствовать высшим идеалам - тем ролям, которые они не выбирали, но которые (считали) должны были отыграть по полной, пожертвовав личным счастьем, личными желаниями. Эти тщетные попытки быть не тем, кто ты есть, а тем, кем считаешь, что должен быть - и есть гибель "по-немецки".

  Как же, и от чего, гибнет русский человек? Трагедия русского человека, что ему не нужно общество, не нужны какие-то там идеалы, мерила и ложные ориентиры, ему не нужен никто - он погибнет сам по себе, ведомый неумолимым фатумом. Русский человек обладает потрясающей способностью придумывать себе уничтожающий его стержень и нанизывать на него факты своей жизни. Он же обладает второй уникальной особенностью - осознать корень проблем и оставить его на месте. Как пень в огороде на грядках - не выкорчевать, освободив место, а просто обойти его при посадке.

  Я не зря (выше) привёл в пример натуралиста. Салтыков очень странно пишет свою хронику. Он никому не сочувствует, никому не даёт шанса и рассказывает историю упадка бескомпромиссным, не способным на эмоции языком, как муж прохладно принимающий истерики опостылевшей жены.

  "Господа Головлёвы" имеют чёткую структуру. Названия глав словно высечены в камне. Одна глава - одна страница. Планомерно, планомерно, планомерно. Но в конце... автор, словно не стерпев происходящих бытовых ужасов, сам берёт слово и жжёт глаголом, фактически беря слово. Представьте, что суфлёр вылез из своей ямы, обернулся к залу и выдал монолог похлеще любого мышкинского - герои говорили, говорили, судьбы шли, бежали, но всё было в темпе романа, а теперь он, суфлёр, пользуясь властью отсутствия сюжета, кричит в зал сжатую истину. И зал её принимает.

  Убийственные, убийственные последние десятки страниц. И тем они сильнее, что, после высказанного, суфлёр снова прячется в свою яму, актёр продолжает играть, изображает перемену, внутреннее открытие врат... которые лишь мерзко хлопают створками на ветру...

  Тем удивительнее, что не было другой такой книги, после которой я так сильно захотел бы иметь много (именно много) детей. Я буквально ощутил в себе эту потребность и силы на её исполнение. Будто только там (я сам с собой не согласен) настоящая правда. Будто только в этом - бессмертие и великие дела. И может быть... может быть это желание - ответная реакция на яркие картины гиены огненной, нарисованные жутким проповедником с высоком трибуны. Ты отстоял службу во время которой не просто позёвывал, ты узрел реальные картины ада и пусть дальше будет такая же как вчера обыденная жизнь, но остаток этого воскресного дня ты проживаешь так, будто не словом, а делом отвечаешь пастору: "нет, я сам избегу гиены огненной и весь мир спасу от оной". Очень по-русски, надо сказать.

  11

  531