Рецензия на книгу

• 

  Аноним30 апреля 2012 г.

  – Тебе, кажется, и жить-то лень? – спросил Штольц.
  – А что, ведь и то правда: лень, Андрей.

  
  

  Наконец-то! – подумала я. Наконец-то прочесть "Обломова" будучи свободным от школьного ига! Прочесть, когда не виснет над тобой Дамоклов меч списка заданной на лето литературы и сочинения объемом никак не менее трех листов. Прочесть и самому поработать головой, не оглядываясь в нервной панике на преподавателя, который ожидает от тебя правильных выводов и толкований текста. Взятый же мной в библиотеке "Обломов" оказался исчеркан карандашом некоего прилежного старшеклассника, в руках которого побывала эта книга до меня. Так что волей-неволей призрак так и не написанного в школьные годы сочинения по "Обломову" все равно замаячил у меня за спиной. Что ж, теперь, когда этот пробел наконец заполнен, я не поленюсь и исполню свой должок четырехлетней давности.

  Без тени сомнения, это вечная книга. Современная, актуальная и поныне. Ибо не перевелись еще Обломовы на земле русской (в этом месте автор сих строк стыдливо опускает глаза по причине принадлежности к великому в своей неистребимости полку апатичных бездельников). Да и вряд ли когда переведутся. Люди с взлелеянной домашним бытом праздностью, страшащиеся жизни, прячущиеся от нее в коконах своих одеял и халатов, боязливо глядящие на нее в сизое от пыли окно. Тяжелое, теплое, сытное ярмо обломовщины не дает выпрямить спину, отрезает, пресекает в корне стремления и порывы, оставляя от них лишь смутное эхо, что изредка отзывается в душе глухой болью, далекими грозовыми раскатами былых бурь. Недаром мертвецом называет Обломова Илью его несостоявшаяся невеста. Поддаться обломовщине, позволить пустить ей корни в душе – все равно что добровольно залечь в мягкую яму и ждать смерти в ее нежном покое. Не печься нисколько о том, что происходит за пределами ее. Всегда знать, что чьи-то любящие руки подоткнут одеяло, что никогда не нарушит умиротворения чей-то резкий голос, повелевающий встать и зажить полной жизнью. Смыкать глаза в сладкой дреме и грезить о вечном лете.

  Едва ли я знаю людей, которые находились бы в вечном движении, ни на секунду не позволяя апатии себя обуять. Всякий иной раз да приостановит бег, оглянется вокруг слегка недоуменно, дескать, зачем, к чему это все, вся эта суета, толкотня, борьба. Но потом стряхнет с себя наваждение, списав на временное помутнение рассудка или сезонную депрессию, да и побежит дальше. И слукавят те, кто скажут, что ни разу не позволили они этому чувству хоть ненадолго задержаться в душе.

  И сколько нас таких, неподдельных Обломовых, лелеющих слабую мысль о деятельности, да все надеющихся, что оно как-то все устроится без нас, само собой, что нашего-то вмешательства и не потребуется. Что придет волшебный господин Штольц, не допускающий промахов и являющий собой идеал деятельной жизни, да везде наведет порядок, все обустроит и вдобавок за собой позовет.

  Да вот беда. Не каждому такому праздному мечтателю повезет в жизни встретить своего Штольца, который подымет с любого дна, выкопает из самого дремучего ила, вынет из мягкой, теплой ямы на свет божий. Не всякому попадется и его Ольга, что сможет заразить жаждой жизни, движения, знаний, новизны, и песней своей разогнать уютный мрак.

  Реальность такова, что никто за тебя не встанет с постели. Никто за тебя не пойдет налаживать отношения с людьми. Никто не ринется за тебя воплощать твою мечту. Никто не станет за тебя жить. Никто, кроме тебя самого, не проживет твою собственную жизнь.

  Ведь жить и вести существование – далеко не одно и то же.

  P.S. А эхо после прочтения книги сильным оказалось. На удивление, ведь повествование в ней подобно главному ее герою – такое же неспешное, подчас ленивое, навевающее скуку и сон. Но вот ведь какая штука: с тех пор, как я закрыла последнюю страницу, так и не могу о них перестать думать. Никак у меня из головы нейдет Обломов, живущий в унынии, апатии, праздном ожидании катарсиса. Никак не избавиться от осевших в душе страха и горечи.

  11

  34