Рецензия на книгу

• 

  Аноним21 июня 2020 г.

  Искупление чужих грехов

  Бездействие первой части происходит одним жарким летним днем 1935-го года в английской усадьбе. Нетерпеливому читателю кажется, что дольше века длится день, что текст никуда не движется. Читателю-интроверту, напротив, кажется, что происходит очень многое: плетется паутинка страсти, хрустят ступени социальной лестницы, зреет плод юности, вылупляется из яйца писатель. Вот-вот что-то случится, и слипшийся комок взаимного непонимания, полутонов, недомолвок, взглядов взорвется бомбой.

  Макьюэну удается создать очень объемного и неоднозначного персонажа – Брайони. Ее можно понимать и не понимать, жалеть и обвинять, оправдывать и судить. В первой части книги она вся – куколка, еще не ставшая бабочкой. Уже не, еще не. Мы видим ее в этот момент болезненного перехода: от девочки к девушке, от сказочницы к писательнице-реалистке, от наивного ребенка к взрослому, осознающему всю сложность мира. Старые связи рвутся (например, уже нет разговоров по душам с матерью), новые еще не образовались. И если любая инициация связана с болью, то преступление Брайони и есть ее плата за этот переход. Жестокая, несоразмерная плата – вина на всю жизнь.

  Всю историю можно вертеть, как кубик Рубика в руках, разглядывая под разными углами. Здесь и проблема несовершенной системы правосудия (кстати, тех, кто сомневается, что так в принципе можно было, адресую к делу Стивена Трускотта, Канада, 1959-й год, там парень отсидел за изнасилование 10 лет). Здесь и тема разобщенной семьи, где в силу разных причин возникает отчуждение между сестрами, мужем и женой, женой и детьми, которое в итоге и приводит к трагедии.
  

  
  «В тот момент она могла подойти к матери, прижаться к ней и начать отчет о прожитом дне. Если бы она это сделала раньше, ей не пришлось бы совершать преступление.»

  Важна и тема времени. 30-е годы: уже не викторианская эпоха, когда девушек в жаркую погоду старались даже из дома не выпускать, но еще не сексуальная революция 60-х и уж тем более не наша эпоха информационной и визуальной вседозволенности. Брайони в свои 13 лет уже имеет представление об интимной стороне жизни взрослых (поэтому она понимает содержание записки, несмотря на незнакомое слово), но она еще не в состоянии понять, что у молодой девушки тоже могут быть чувственные желания.

  Но «Искупление» - не просто роман о личном искуплении греха юности. Если бы это было так, то вторая часть была бы совершенно другой: повествующей о пребывании Робби в тюрьме и о его физических и душевных муках. Однако об этом в книге почти ничего не говорится. Никаких развернутых картин ужасного тюремного быта автор сознательно не дает. Да и в тюрьме Робби сидит не 10 лет, а 3,5 года. Почему? Почему вообще к приватной теме «семейного» преступления (Робби был почти членом семьи) добавлена тема войны?

  На мой взгляд, потому что эта книга – об общей вине, о коллективном грехе, если угодно. Поэтому действие переносится из тюрьмы, где оно должно было бы логично продолжаться, во Фландрию. Есть вещи пострашнее оговорок и иллюзий тринадцатилетней девочки. Есть ошибки взрослых английских дядек, которые ждали войну, готовились к войне, бросали в жертвенный огонь Чехословакию, чтобы умилостивить бога войны. Тех, кто видел, как жирел колосс на континенте, но считал, что наше дело – остров. Есть вина тех, кто не предотвратил войну, а готовился к ней, занимаясь «бюрократическим планированием», и тех, кто заработал миллионы на войне, занимаясь производством эрзац-шоколада. (Думаю, совершенно неслучайно виновником

  если не изнасилования, то нарушения общепринятых устоев становится именно Пол Маршал, предвкушающий прибыль от грядущей войны.)

  Война расширяет тему частной вины и искупления до всемирной. Об этом думает Робби:
  

  
  «Но что есть вина в наши дни? Слово, которое ничего не стоит. Виновны все, и не виновен никто. Никого не спасет изменение показаний, ибо не хватит ни людей, ни бумаги, ни перьев, ни у кого не достанет ни терпения, ни спокойствия, чтобы записать показания всех свидетелей и собрать все факты. Да и свидетели тоже виновны. День за днем мы являемся свидетелями преступлений друг друга. Ты сегодня никого не убил? Но скольких ты оставил умирать?»
  
  

  И эта война снимает с Брайони тяжесть греха, если не всю, то часть. Да, она виновна в том, что Робби и Сессилия потеряли 3,5 года счастья, в том, что они были лишены первой взаимной любви. Но в смерти их она не повинна. Робби все равно попал бы в армию, Сесилия все равно могла погибнуть при бомбежке. В том, что жизни двадцатилетних людей были загублены, вины Брайони нет. Поэтому воскрешение Робби и Сесилии, которое Брайони производит на бумаге, - это искупление чужих грехов в том числе.

  А еще «Искупление» - это, конечно, развернутая метафора творчества, его разнонаправленных сил. Сначала Брайони «сочиняет» маньяка, силой ее воображения он возникает в мире. Ей удается то, о чем мечтают многие писатели - изменить реальный мир, вот только это действие оказывается разрушительным. Потом Брайони пытается творчеством искупить и свою, и чужую вину, и все грехи мира заодно. И хотя автор устами героини утверждает, что «для романиста нет искупления», мне кажется, Макьюэн, пишущий о Второй Мировой Войне в 2001-м году, тоже не лишает себя надежды искупить чью-то давнюю вину. Искупить единственным доступным ему средством – словом: режущим, пронзительным, тонким, правдивым. Бесстрашным.

  17

  609