Рецензия на книгу

• 

  ms_mogwai28 апреля 2020 г.

  Umwelt

  Роман Саши Степановой «Город вторых душ», по собственному определению писательницы, «скорее всего не young-adult , а если он, то в самой верхней возрастной планке – когда в детско-родительских отношениях ты уже не ребёнок, а родитель или хочешь им стать».
  
  Тридцатитрёхлетний Север Арсеньев – никому не известный фотоблогер из Нижнего Новгорода, ещё задающийся вопросом «кем я стану, когда вырасту» и грезящий о собственной выставке, оказавшись втянутым в поиски пропавших детей, вдруг задумывается, что и у него могла быть дочь десяти лет. А пока Север шатается по улицам, снимая на телефон фасады старинных зданий и глотая виски, где-то в межпространстве дожидается своего часа – совпадающего с моментом, когда Север забудется пьяным сном, едва дотянув до собственной кухни, – его вторая душа: отец Северьян, переправляющий на таинственную «изнанку» города застрявших между смертью и забвением – Есми. Вот только неупокоенные души начинают твердить, как по-заученному, о голосах и плаче детей, зовущих родителей, и о непонятной Кудельке...

  В композиционном отношении текст романа напоминает лоскутное одеяло. Или костюм Паяца – последнее, что видят пропавшие дети перед губительным путешествием через «полупуть», пролегающий вне пространства и времени. Сюжетная гонка вдруг – в моменты наиболее высокого эмоционального напряжения – сменяется лирическими отступлениями, бытовыми зарисовками, экскурсами в историю городских зданий, что отнюдь не снижает накала, а лишь подогревает читательский интерес, рождает стремление нетерпеливо перевернуть страницу, другую, чтобы снова влиться в течение сюжета. Смысл, однако, в том, чтобы замедлиться, вчитаться, позволить себе войти в пространство между строк, оказаться внутри текста. Посмотреть на Нижний Новгород глазами Севера – крошащиеся особняки купечества XIX века, заброшенный летний кинотеатр с верёвочными обрывками на балках, пара «молодых идиотов», в которой «она выглядит как жертва абьюза... он – как абьюзер, который подобрал её, пьяную... и каждый вечер разводил её колени в её же квартире». Посмотреть глазами Севера – и увидеть, уже собственными – любой провинциальный город России хотя бы в двухстах километрах от МКАДа. Разделить с героем тошноту от этого осознания. Ощутить холод, покрывающий спину мелким водянистым бисером, от внутренних монологов (шизофреника) двоедушника Саши, в облике Паяца похищающего «ненужных» детей и запирающего их души в тельцах самодельных кукол.

  Книга как будто играет с читателем в Alternate Reality Game. Перед ним, как на гугл-карте, совершенно реальный, фактурный Нижний Новгород: Блиновский пассаж на Рождественской и площадь Народного Единства, дом-коммуна на углу Большой Покровской и Пискунова и особняк купца Степанова, Горького, Студёная, Белинского и Черкизовская. Север пьёт виски Writers Tears Copper Pot, затягивается IQOS, обрабатывает снимки в VSCO и загружает их в Instagram. Незаметно для самого себя читатель перестаёт отличать реальность от фантазии, и дрожащие руки набирают в поисковой строке юзернейм Кудельки, название Telegram-канала Владимира Мяля и имя Анзурат Юсуповой... Но искать нужно не их, а те самые true stories, которыми роман inspired by и от которых не спасает никакое фант-допущение. Дело Марии Гликиной – «девочки с лисьими глазами», Кукольника – Анатолия Москвина, история борской трагедии и сводки исчезновения людей в Нижегородской области – тот необходимый минимум информации, который нужно держать в голове, приступая к чтению романа.

  «Городу вторых душ» мало быть образцом современной экспериментальной и художественно-документальной прозы – он встраивается в традиции отечественной и мировой литературы, как законный преемник. Блестяще развивая мотивы двойничества, что отражено уже в самом названии, Саша Степанова находит новые ракурсы, «живые нервы» вечной темы: дестигматизация тяжёлых психических расстройств – со стороны покалеченного Саши-Паяца, и дисморфофобия – в образе Севера-Северьяна. Разговор на табуированные темы (домашнее насилие, детский суицид) в целом – одна из определяющих черт романа. Новое звучание обретает здесь и немецкая средневековая легенда о Гамельнском крысолове. Ненадолго отвлечёмся от неё, чтобы отметить уникальность авторского языка и стиля. Вслед за «Вещными истинами» новый роман Саши Степановой сохраняет авторскую тенденцию к немецкой лексике: «umwelt» в устах Севера напоминает о концепции субъективного мира Якоба Икскюля. В целом же стиль романа имеет немало общего с потоком сознания. Это ритмизованная, звучащая проза, охват которой составляют все лексические пласты – от «высокого штиля» до обсценной лексики.

  Но вернёмся к легенде. Замена антуражной, свойственной той эпохе «мишуры» – на современную при сохранении сущности приближает её к сегодняшнему дню вплотную – до понимания, что мир изменился ровно настолько, насколько изменились мы сами, из века в век повторяющие: «Настали последние времена».

  «Сто лет назад (сегодня, вперёд) пропали (пропадают, будут пропадать) наши дети», потому что мы всё ещё там, где десятилетняя девочка Оля выходит в распахнутое окно, оставив на столе записку: «Мама это для тебя».

  Содержит спойлерыОткрыть

  7

  461